— Опозорили на всю державу! А если бы дедушка телегу навозом загрузил? Его бы тоже взяли?
Панычи пали в ноги атаману:
— Пшепрашем, пан Лука! Ностра кульпа! Ностра максима кульпа! Так мы её, кульпу ностру, искупим!
И с этими словами устремились вон из леса.
— Выдадут, — равнодушно заметил Куприян Волобуев.
— Побоятся, — сказал Лука, но с большим сомнением.
Прошёл день, другой, третий... Искупители не возвращались.
Разбойничью шайку стал долить голод. Здоровым молодым парням да каждый день лопать пустую овсянку стало тошно. И когда на поляну перед сторожкой выбежал здоровенный кабан-секач, Грыцько Половынка не выдержал:
— Сало, сало пришло! Трымай його! — заорал он и бросился на кабана с голыми руками.
Вид у Грыцька был, видно, такой свирепый, что кабан струсил и рванул назад в лесные дебри. Грыцько полетел следом.
— Выдавать побежал, — спокойно определил Волобуев.
— Побоится, — сказал атаман, но сомнения в его голосе прибавилось.
Ещё три дня продержались на голой овсянке и двух рябчиках, попавшихся в силки по большой птичьей глупости.
На четвёртый день Грыцько Половынка выбрел к разбойничьему стану и, пошатываясь, швырнул с плеч на траву тушу секача.
— Так отож! — сказал он и упал рядом с добычей.
Кабана слопали без соли, поскольку соли взять никто не догадался. Потому и заготовить мясо наперёд, и употреблять помаленьку не удалось. От пережору долго маялись животами, все кусты запакостили.
— Нас ведь тёпленькими теперь взять могут! — сказал Куприян Волобуев.
— Однако ж не берут! — хладнокровно ответствовал атаман.
Только через две недели воротились Яцек Тремба и Недослав Недашковский. И не с пустыми руками.
Они привели в поводу двух отличных коней, запряжённых в телеги. Одна из телег была нагружена не осточертевшим овсом, но разнообразной деревенской пищей: свиными окороками, ковригами хлеба, бочонками с квашеной капустой, клюквой, доброй брагой. Были тут и мука, и соль, и прочие дары щедрой земли ерусланской.
Во второй телеге было кое-какое оружие: кривые басурманские сабли, несколько пистолей, крепкая одежда и прочные сапоги. Ко всему этому прилагался и тугой кошель с серебром.
Особенно обрадовался Лука Радищев оружию, именуемому «пузея» — из него полагалось стрелять веером от пуза мелкой дробью.
— Ну, теперь мы настоящая шайка! — сказал он. — Теперь не стыдно и на люди показаться! Молодцы, паны-ляхи! Я-то про вас думал, что трусы вы и подлецы, а вы богатыри настоящие!
Но панычи проявили вдруг нечеловеческую скромность.
— То не мы, — сказал, потупившись, Тремба. — То сам народ шлёт дары своим единственным заступникам, особенно атаману их, Платону Кречету, Новому Фантомасу.
— Это кто ж такой? — озадачился Лука.
— Так то ж сам пан и есть! — воскликнул Тремба. — Мы долго этот псевдоним придумывали. Так ведь страшнее, а?
Все согласились, что да, действительно страшнее.
— А мы будем — мстители из Эльзаразо! — добавили панычи.
Так закончилась жизнь, полная тягот и лишений, и началась совсем другая.
Время от времени из ближних, а то и дальних деревень стали приходить и приезжать посланцы — кто с туеском мёда, кто с крынкой сметаны, а кто и с зимними полушубками: народ сообразил, что шайка заступников обосновалась в лесу всерьёз и надолго.
Чтобы разбойники не обленились, Лука заставлял их бегать по лесу, поднимать брёвна, ворочать обросшие мхом валуны. Но никто не мог превзойти в силе и ловкости самого атамана.
Панычи от занятий отлынивали, уходили неведомо куда, но всегда возвращались с какой-никакой добычей. Всё-таки мстители из Эльзаразо!
— Вы хоть оружие возьмите! — напутствовал их Лука.
— Зброя — то бздура, — отвечали панычи. — Пропагация — ото истинна зброя!
Опыта в разбойном деле у Луки не было. Он думал, что так и полагается: должен ведь и сам народ о своих благодетелях заботиться!
От такой беззаботной жизни атаман и не вспоминал о других шайках, старых и опытных.
Но они сами напомнили о себе.
В один ясный осенний день к сторожке вышли с разных сторон два здоровенных мужика. Подкрались они так тихо, что назначенные в боевой дозор Хворимир Супница и Редко Редич даже прокуковать условным куком не успели.
— Где атаман? Где ваш Платон Кречет — Новый Фантомас?
— Я буду, — гордо сказал Радищев и взялся за рукоять сабли. — Теперь вы назовите себя.
— Филька Брыластый, — сказал мужик с большими брыльями.
— Афонька Киластый, — сказал другой. Никакой килы под штанами, понятное дело, видно не было, но ведь зря такое прозвише тоже не дадут!
— Чего явились? — неприветливо сказал Радищев.
— А того, — ответил Брыластый. — Договариваться пришли.
— Чтобы мы с вами добычей делились? — догадался было Лука.
— Нет, чтобы мы с вами добычей делились! — воскликнул Киластый.
— Просто так? — не поверил Лука.
— Отчего же просто так, — с достоинством отвечал Брыластый. — Мы вам часть хабару, а вы взамен нашу славу и все набеги на себя берёте!
Лука глубоко задумался. Сделка выглядела слишком уж странной.
— И думать нечего! — загалдели панычи. — Обычная сделка. За ними хабар — за нами все возможные риски.
— Разве слово «риск» имеет множественное число? — усомнился Лука.
— В деловом мире ещё как имеет! — уверил его Тремба. — Человек один, а рисков у него ой как много!
— Соглашайся, соглашайся! — поддержали панычей остальные разбойники. — Разве худо, сидя на печке, богатеть?
— А кто же тогда за угнетённых будет мстить? — грозно сказал атаман.
— А мы и будем, — ответил Брыластый. — Мало ли мы помещиков на вилы подняли, мало ли усадеб спалили? И везде на пепелище оставляли перо вольного кречета, то есть памятку твою...
— Но у нас ещё ведь и договора не было... — растерянно сказал Лука.
— Заключим задним числом, — прохрипел Киластый. — Ты лучше не упирайся, а то на вас из кустов окрестных три десятка стволов нацелено...
И верно, в кустах кто-то начал неистово ругаться — вляпался, видно, в следы желудочной болезни.
ГЛАВА 7
По условиям договора обязанностей у студентов-разбойников было немного: иногда помаячить на перекрёстке, дождаться бедного путника и дать ему мелкую монетку на обзаведение, сочинять и петь по ночам разбойничьи песни, слова же их распространять в народе.
