ручища Нурдаля Кожаного Мешка вырвала добычу из дрожащих лапок.
– Я первый взял! – возмутился Завид. Не говоря ни слова, варяг ударил Завида в лоб, подошел к Яме, склонился, подержал драгоценную добычу двумя пальцами, потом разжал их.
– Ни себе, ни людям! – завозмущались воины.
Нурдаль нехорошо оглядел их всех, считая князя, решительно поднял свой кожаный мешок и отправил его вслед за Жихарем и ложкой.
– Ты бы еще коня его туда скинул, – только и сказал князь. Никто не хотел связываться с Нурдалем Кожаным Мешком, даже сам Жупел Кипящая Сера. Старый варяг первым пришел наниматься в дружину, лучше всех знал воинское дело, боевые обряды и обычаи. Вот и сейчас получилось, что Нурдаль, хоть и не полностью, исполнил долг перед похороненным заживо бойцом.
Тут и остальные усовестились, окружили Яму, обняли друг друга за плечи и завели погребальную песню:
На красной заре В Кромешной Стране Летели три ворона, Ревели в три голоса:
'Ты судьба, ты судьба, Ты прискорбная вдова!
Мы не бедные люди – У нас медные клювы,
Мы не как остальные – У нас перья стальные, А заместо глаз Красны уголья у нас.
Маемся смолоду От лютого голоду.
Мы твои дети, Куда нам летети?'
Отвечала судьба, Прискорбная вдова:
'Я вас, дети, возлюблю, До отвала накормлю:
За земным за краем, За синим Дунаем На высоком холме В золоченой броне
Тело белое лежит, Никуда не убежит, Вас дожидает, Глаз не закрывает.
Ему не на что глядеть, Ему незачем терпеть, Ему не о чем тужить, Ему хватит жить…'
Так примета насчет красных воронов и сбылась.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
А еще один не известный, но заслуживающий полного доверия автор повествует о том, как Рыцаря Феба в некоем замке заманили в ловушку; пол под ним провалился, и он полетел в глубокую яму, и там, в этом подземелье, ему, связанному по рукам и ногам, поставили клистир из ледяной воды с песком, отчего он чуть не отправился на тот свет. И несдобровать бы бедному нашему рыцарю, когда бы в этой великой беде ему не помог некий кудесник, верный его друг.
Жихарь слышал, что в смертную минуту перед человеком проходит вся его жизнь, вся как есть, с мельчайшими подробностями, и надеялся, что успеет припомнить начальную свою пору, и родителей своих, и настоящее имя, потому что памятная его жизнь была коротенькая и непутевая, а Бессудная Яма весьма глубока, и хватит ли ему обычных воспоминаний, чтобы долететь до дна, не станет ли скучно и тоскливо по дороге, не завоет ли он в голос, к вящему удовольствию князя Жупела? Орать было стыдно, молчать тяжко. Никаких картин из жизни перед глазами не наблюдалось, а была сплошная чернота. Время растянулось, словно медовая капля, падающая из ковша, ничего не происходило, и богатырь напугался: что, если смерть такая вот и есть – все понимаешь, а сделать ничего не можешь?
Тут он спиной ощутил какое-то встречное движение, легкие уколы, услышал тихое потрескивание, и вот со всех сторон охватила его колючая и душная шуба, и стал ожидать он последнего страшного удара заостренных кольев, но так и не дождался. Тут уже не время замедлилось, а падение, скоро оно совсем прекратилось, и молодца даже подбросило невысоко кверху, а потом гора сухого сена окончательно приняла его.
«Ты смотри – даже колья в яме нельзя оставить без присмотру!» – подумал Жихарь, и тут его с великой силой ударило по спине. Жихарь схватился за ушибленное место, потом, к своему удивлению, нащупал знакомые изгибы золотой ложки.
– Я вам покидаюсь, собачьи дети! – заорал он и вовремя сообразил увернуться – на его место тяжко рухнуло чье-то тело. «Должно быть, Фуфлея-покойника бросили, – решил Жихарь. – Теперь людям и вправду велят говорить, что я его зарезал ядовитым ножом – срам какой…»
Пошарил руками, и оказалось, что у чаемого Фуфлея нет ни рук, ни ног, ни самой головы и вообще это не Фуфлей, а кожаный мешок, от которого вкусно пахло вареным, печеным и даже хмельным.
«Зря старый варяг снеди кинул – дольше буду мучиться», – пригорюнился богатырь, но, как всегда после опасности, в животе забурчало, он развязал мешок, взял прямо сверху жареного гуся и как-то незаметно для себя обглодал до последней косточки. Жить стало лучше, жить стало веселее. Надо было как-то устраиваться, а там, глядишь, и выбираться. Над головой голубел кружок неба. Да и мрачная песня дружинников ласкала ухо – на своих поминках побывать всякому лестно.
На всякий случай Жихарь издал несколько пронзительных смертных стонов, громко пожаловался на остроту кольев и соседство многочисленных мертвых тел и разных чудовищ. Конечно, проверить вряд ли кто осмелится, но если князю заблажит…
Потом темнота надоела богатырю, да и верные товарищи наверху разошлись. «За стол, поди, вернулись, поминать будут», – позавидовал Жихарь и ласково погладил варяжий мешок. По бульканью он определил деревянную флягу с пивом, достал и приложился, поминая себя добрым словом. Питье надо беречь, вовремя вспомнил он. Пора бы и оглядеться.
Жихарь вытащил из-под себя пучок сена, скрутил его особым образом, зажал между ладоней и стал сильно тереть. Такое не всякому по плечу, но молодой воин долго этой хитрости учился у Кота и Дрозда в глухом лесу. Мало-помалу сухая трава затлела, а потом и пламя показалось. Жихарь скатился на землю – было довольно высоко – и удивился: кто же это заготовил тут такую пропасть сена и зачем? Никаких мертвых тел и тем более чудовищ поблизости не валялось.
Яма была внизу просторная, богатырь принялся ходить туда и сюда, внимательно следя, не колыхнется ли пламя. Ходить пришлось долго, то и дело возвращаясь к стогу за новой долей сена. Сверху ведь его свалить не могли, значит, как-то по-другому доставили. Огонь и дым устремлялись вверх, но наконец потянулись и в сторону. Жихарь пошел, куда тянуло, и наткнулся на решетку. Решетка закрывала не какой- нибудь собачий лаз, а добрую дверь.
Жихарь покрутил в руке сорванный замок и сдвинул решетку. Из прохода сильно тянуло холодом.
Сперва он хотел на прощание поджечь стог – дым пойдет вверх, то-то будет там страхов и пересудов! Огненного змея заподозрят! Яма – она и есть Яма, недаром у далеких предков в жаркой стране за Зимними Горами бог смерти так прямо и звался: Яма… Да князь Жупел со страху убежит к тестю в Грильбар!
Но потом подумал: а как не убежит? А как случится новому бедолаге сюда лететь? Жихарь сплел толстый жгут сена, воткнул его в стенную трещину и зажег. Потом, не торопясь, разложил щедрые дары скопидомного варяга и честно поделил пополам, оставив долю грядущему бедолаге. Может, князь с княгинею прямо сегодня сюда еще кого-нибудь ввергнут? Залез обратно на стог и взбил сено, чтобы мягче было падать. И сверху заметил, что колья тут все же были, но кто-то их выдернул и рядком поставил к стене – добрый десяток.
Богатырь скользнул вниз, выбрал пару кольев: один для факела, другой для драки. Обрывком железной цепи подпоясался – тоже пригодится. Все было готово к походу в неведомую тьму.
Все, да не все. Ведь, если заметят слабый дымок, если Жупел что учует, он же спровадит сюда всю дружину – добивать преступного обидчика. А они увидят ход и кинутся в погоню. Придется погодить.
Колдовать как следует Жихарь, конечно, не умел, но кое-чего нахватался у тех же Кота и Дрозда. Разбойники без чар не живут. Он наковырял глины из стены и с сожалением размочил ее пивом. Из глины он как попало вылепил человечка, стараясь, чтобы тот походил на него самого, но человечек все равно получился страхолюдным. Указательным пальцем лепила проколупал в глиняной головке разинутый рот. Потом прокусил до крови мизинец и смочил кровью лоскуток, не пожалев нарядной рубахи. Лоскуток он воткнул болванчику в грудь, где полагается быть сердцу, слегка полюбовался на свое творение и подсадил его на верхушку стога.
Болванчик, не чинясь, начал отрабатывать свою недолгую жизнь: из дырки во рту полились наверх жалобные сетования и причитания, перемежающиеся проклятиями вероломным друзьям. Выражался глиняный при этом столь забористо, что многие хулительные слова не были знакомы и самому Жихарю.
Голос, конечно, был мертвый и противный, но чего и ждать от человека, пронзенного осиновыми
