относиться к невзгодам.
Судя по предисловию к книге, Бакстер знал, о чем говорил. Страну разорили гражданские войны, а впереди была еще Великая Чума, которая унесет треть жителей Лондона, и Великий Пожар, в огне которого сгорит треть лондонских зданий. Происходили острые религиозные конфликты, и за нонконформизм семидесятилетнему Бакстеру пришлось провести два года в тюрьме. Вообще поразительная вещь: люди, которые страдали больше других, жалуются в своих книгах меньше других.
Название книги Бакстер позаимствовал из Послания к Евреям, которое обещает вечный покой народу Божьему. Если считать, что такова наша конечная цель, говорит Бакстер, тяготы предстают в ином свете. В повседневности мы привыкли к тому, что после труда нас ждет отдых. Почему же в вечности должно быть иначе? Может ли усталость, накопленная в земной жизни, не смениться отдыхом в жизни иной? Более того, продолжает Бакстер, тяготы очень полезны, ибо напоминают: отдыхать нам рановато, нынешняя жизнь — не время для расслабления. Если мы слишком увлечемся миром сим, беды приведут нас в чувство.
Бакстер отметил разницу между тем, о чем он молился в здоровье и в болезни, в достатке и в горестях.
Тяготы заставляли его ускорить шаг и усиливали желание вкусить покой. Он тосковал по небесному дому сильнее, более ревностно искал Бога.
От бед на планете Земля не свободен ни один человек. Но то, как мы их принимаем, зависит от нашей веры в иную, трансцендентную реальность. Библия никогда не умаляет тягот и несправедливости: взять хотя бы Книгу Иова, Псалмы и Плач Иеремии. Однако Писание просит нас отложить окончательное суждение о страдании, доколе мы не узнаем о них всё.
«Не бойся» — самое частое повеление в Библии. Оно как нельзя более уместно в эпоху, когда в любой момент возможен теракт, а присланный по почте конверт может содержать яд. У нас тысячи страхов: маммограммы и анализы биопсии простаты, будущее детей и наше собственное, пенсионные накопления, стабильность на работе, преступность. Мы боимся, что не получим желанную работу или желанную женщину (желанного мужчину), а если получаем, боимся, что потеряем. А Христос перед лицом повседневных страхов указывает на полевые лилии и воробьев и говорит: доверяйте Богу! Ищите прежде Царства Небесного.
Доверие не означает, что все будет ровно и гладко, и беды обойдут нас стороной. Но оно диктует нам иное отношение к происходящему. Все свои тревоги, многие из которых так или иначе нам неподвластны, надо отдать Богу. «Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом, — писал апостол Павел, — и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши, и помышления ваши во Христе Иисусе» (Флп 4:6,7).
Когда я начинаю сомневаться в практичности этого совета — вокруг сколько бед! — я напоминаю себе: апостол Павел дал его, находясь в римской тюрьме. Мир Божий действительно «превыше всякого ума».
Подобно многие другим современным авторам, Ялом считает, что жизни после смерти нет: верящие в нее выдают желаемое за действительное и закрывают глаза на жестокую реальность.
Тень смерти длинна: почти никто из нас не умирал, но никто не сомневается, что умрет. О смерти нам постоянно напоминают то болезни, то теракты, то стихийные бедствия. Когда смерть подступает ближе, когда умирает знакомый или любимый нами человек, тень становится темнее.
Ветхий Завет говорит о посмертии очень скупо, словно скрывая тайну, которая меняет все. Но Христос разрывает древнюю завесу: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин 11:25–26), — говорит Он женщине, скорбящей о смерти брата, а затем подтверждает Свои слова делом. Для самого Спасителя смерть была не фатальным концом всего, а лишь одним из этапов бытия.
У Церкви ушло несколько веков на то, чтобы «укротить» страх перед смертью. Сначала во Франции, а потом и по всей Европе она перестала сторониться мертвых тел. Кладбища и усыпальницы начали устраивать в пределах церковной ограды. Мертвые и живые оказались рядом. Прихожане молились и пели хвалу Богу среди могил, и преграда между двумя мирами истончалась.
В викторианскую эпоху при приближении человека к вратам смерти вокруг него собирались знакомые и друзья. Они вслушивались в слова мудрости, срывавшиеся с потрескавшихся, опухших губ, укрепляли умирающего молитвами и гимнами, пытались вынести что–то для себя из важнейшего в жизни христианина события. Сами умирающие использовали это время, чтобы окинуть взглядом прожитую жизнь, покаяться, сказать близким последнее прости и прощай. Верующие уходили без скорби, они вручали себя Всевышнему с доверием. «Приди, сладостная смерть! Приди, желанный покой! Возьми меня за руку и веди вперед», — писал Бах в одной из своих кантат[77].
В наши дни все изменилось. Члены семей живут порознь, и смерть их не сплачивает. Многие умирают в одиночестве или больничных палатах, окруженные пластиковыми трубками, мониторами и мигающими огоньками — какие уж там молитвы! И уж конечно, совсем мало кто теперь видит в смерти благо.
Я не смотрел в лицо смерти и не знаю, как себя поведу. Хотя ее отдаленную поступь уже слышу. Я улавливаю знаки старения: после каждого рабочего дня болят суставы. Хуже стала память. Труднее осваивать технологические новшества. Снижается работоспособность. Бессонница. Несколько лет назад мне перевалило за пятьдесят, и организм изыскивает все новые способы напомнить мне о возрасте. Старение осложняет мою жизнь в видимом мире, но дает возможность подготовиться к жизни будущей. Приближение смерти не остановят никакие витамины и пищевые добавки.
У Генри Нувена было время подумать о смерти, когда его сбила машина, и из–за повреждений внутренних органов он потерял две трети крови. По словам Нувена, после этого его вера окрепла и стала более личностной. Доселе, несмотря на активную духовную жизнь, его часто терзали страхи, вина и стыд. «Однако теперь, у ворот смерти, сомнения и неясность исчезли… Смерть утратила силу и словно увяла».
Нувен пришел к убеждению, что смерть — наиважнейшее событие в нашей судьбе, а жизнь — долгое приготовление к нему. Когда он поправился, друзья и родственники от радости не находили слов. А Нувен слушал их с удивлением, ибо полностью вверился обетованиям об ином мире. «Богословствовать — значит смотреть на мир с Божьей точки зрения», — вот к какому выводу он пришел.
Апостол Павел писал своему другу Тимофею из холодной темницы: «Я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настало. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил» (2 Тим 4:6–7). Готовясь к концу, он ожидал воздаяния: «А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его» (2 Тим 4:8). Старея и готовясь к смерти, надо учиться меньше думать о том, как смотрят на нас люди, и больше — о том, как смотрит на нас Господь.
Альберт Работо, исследователь верований рабов американского Юга, рассказывает об одной из тайных молитвенных встреч в Виргинии в 1847 году. Рабы собирались в топях, пробираясь к местам встреч по малоприметным знакам на деревьях. Сначала они расспрашивали друг друга о жизни, о самочувствии. Делились рассказами об избиениях, линчеваниях и других жестокостях. Затем молились. По словам одного из рабов, «переговорив о тяготах прошедшей недели, раб забывает все свои страдания, восклицая: «Благодарю Тебя, Господи, что я не буду жить здесь всегда!»»
Быть может, этот вопль тоски и одиночества поможет нам понять не только то, почему о страданиях лучше всего пишется в трудные времена и почему христиане в странах с тоталитарными режимами не удивляются гонениям, но и то, как Церковь укротила смерть. Апостол Павел говорит, что Бог праведен и оскорбляющим «воздаст скорбью», а оскорбляемым — отрадой (2 Фес 1:6–7). Уверенность в таком
