клетки, но и «макрокоды», руководящие всей планетой или Вселенной?
Вести об ином мире просачиваются и в искусство. Поэты, художники, писатели, драматурги — одним словом, люди, которые и сами творят миры, — чувствуют вдохновение, даже если не понимают его источника. Британская писательница Вирджиния Вулф говорила о «моментах бытия», которые поражали ее с силой электрошока:
«Да и для меня самая большая радость — когда во время работы над книгой все вдруг становится на свои места: обретает правильные контуры сцена или характер героя… Я все время думаю: в какой же загадочный узор, мы, люди, вплетены! Весь мир — шедевр искусства, и мы — часть этого шедевра. «Гамлет» или квартет Бетховена — вот правда о громаде, называемой миром. Однако же не существует Шекспира, не существует Бетховена. Говоря грубо и прямо, Бога нет! Мы — слова, мы — музыка. Все дело в нас. И когда меня поражает шок, я это вижу…»
Для художника весь мир — творение сродни квартету Бетховена или «Гамлету» Шекспира. Но что если Вулф ошибается, и Творец–Личность существует? Что если
Иногда шок бытия сотрясает не одного человека, а целое общество и даже целую страну. Но, в отличие от Вирджинии Вулф, люди при этом обращаются мыслями к Богу. Так случилось с Америкой 11 сентября 2001 года. Чудовищное зло обнаружило мелко–травчатость нашего общества. Были приостановлены спортивные состязания, сняты с эфира комедии и реклама. Мы внезапно увидели, сколь много в нашей жизни бессмысленного. То, что три тысячи человек пошли, как обычно, на работу и не вернулись, напомнило нам о нашей бренности и смертности. Многие мужья и жены раздумали разводиться, а родители стали раньше приходить с работы, чтобы больше времени уделять детям. Мы узнали новых героев: пожарников и полицейских, которые, вопреки социобиологии, отдавали жизнь за незнакомых им людей.
В следующие месяцы «Нью–Йорк таймс» посвятила каждому погибшему по статье. Каждому, а не только людям известным и публичным. Газета словно хотела сказать, что в тот день жизнь каждого убитого имела ценность и смысл. На какое–то время народ устремился в церкви. Шок от случившегося донес до нас весть о добре и зле, жизни и смерти, абсурде и смысле в столь жестокой форме, что мы обратились за ответами к людям — священникам, пасторам, раввинам, — которые всегда предупреждали нас не строить дома, а тем более небоскребы, на песке.
Американцы тогда узнали — и узнают поныне, — что в наши заумные, гордые, рациональные времена трансцендентное не похоронено, но старательно маскируется жалкими подделками. В отличие от былых поколений, сегодня многие сомневаются, что Бог и невидимый мир действительно существуют. И все же мы жаждем чего–то большего, чем дает нам наш приземленный материализм.
Общество, которое отвергает сверхъестественное, обычно обожествляет естественное, природное. Энни Диллард описала энтомологический эксперимент: ученые попытались соблазнять бабочек–самцов картонными копиями бабочек–самок. Эти копии были яркими, цветастыми, более крупными и даже более привлекательными, чем оригиналы. И одураченные самцы попадались на обман. «А совсем рядом настоящая живая самочка открывала и закрывала крылышки напрасно…»
Имея в виду, что такая же опасность грозит и человеку, Льюис говорит о «сладкой отраве дурной бесконечности»[8].
Мы допустили, чтобы вакуум нашего разочарованного мира заполнили ложные идеалы. Яркий пример — политика.
В 1961 году Хрущев уверял Насера, что коммунизм священен.
А десятью годами позже Брежнев повторил, что священно все, связанное с именем и делами Ленина.
Тысячи статуй Ленина в Советском Союзе, мавзолей с его мумией на Красной площади — чистейшее идолопоклонство. Однако в наши дни коммунистические идеалы, как и другие ложные подделки под священное, рассеялись как дым: им остались верны лишь немногие упрямцы. Английский писатель и журналист Эндрю Норман Уилсон говорит: «Это поколение свергло с трона Бога, но не сумело оставить святилище пустым. На Его место оно поставило человека. Однако, парадоксальным образом, это не возвысило человеческую природу, а позволило ей скатиться в беспрецедентную жестокость, испорченность и глупость».
В наши дни, пожалуй, самой заметной подделкой под священное является секс. Помню, много лет назад мне в руки впервые попал номер журнала «Плейбой». И передо мной, подростком, словно спала завеса тайны. Меня поманил новый, неизведанный мир соблазнов… А сейчас такими вещами никого не удивишь: по части откровенности и дерзости «Плейбой» давно перещеголяли. Только сегодня утром я обнаружил в электронном почтовом ящике послание от некой восемнадцатилетней девицы: она призывала посмотреть себя, обнаженную, по веб–камере. Еще одна нимфа обещала сделать для меня «абсолютно все», пока ее муж в отлучке. Никакие фильтры для спама не могут заблокировать весь порно–спам: что–то обязательно, да просочится.
Я не собираюсь брюзжать о сексе и строить из себя старого моралиста. Я лишь хочу сказать, что Запад, по сути, обожествил секс. Журнал «Спортс иллюстрейтед» именует красоток в бикини «богинями», а компания «Секрет Виктории» одевает супермоделей в наряды ангелов. Былые поколения чтили девственность и безбрачие. Мы же изображаем секс наивысшим благом. Это волшебный ключик рекламы, причем даже такой, как реклама кока–колы и зубной пасты. В фильме «Давний друг» один человек ухаживает за умирающим любовником. И вот о чем они говорят: «Как ты думаешь, что будет после смерти?» — «После смерти мы снова займемся сексом». Сравните этот идеал вечности с тем, что ответили бы большинство жителей Средневековья: после смерти мы возрадуемся присутствию Божьему.
Один мой знакомый священник говорит, что сомневается в трансцендентной силе секса, которую воспевают реклама и рок–музыка. Согласно опросам, каждый третий или четвертый человек из тех, кого священник видит ежеутренне в пригородной электричке, занимался в прошедшую ночь сексом. Но эти люди не выглядят полноценнее и счастливее остальных. «Если секс действительно столь могуществен, как уверяют, — я говорю это как целибатный священник, — почему его действие столь краткосрочно?»
В Ветхом Завете Бог сетовал: «Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды» (Иер 2:13). Идолопоклонник выбирает вещи, которые сами по себе, возможно, и хороши. Но он приписывает им силу, которой эти вещи не обладают. То, что некогда называлось идолопоклонством, просвещенные жители Запада именуют «пристрастиями».
Однако в конце концов идол («пристрастие») поглощает человека, овладевает его волей. Известный режиссер Вуди Аллен, объясняя свой роман с двадцатидвухлетней приемной дочерью, сказал: «Сердцу не прикажешь. В таких вещах не бывает логики. Встречаешь человека и влюбляешься. Вот и все».
Поэт Майкл Райан в автобиографии «Тайная жизнь» открыто признал, что его сексуальные пристрастия приобрели форму идолопоклонства: «Они определяли мои мысли и чувства. Они формировали мою личность. Служению им были посвящены все мои таланты, все мои добрые человеческие качества. Ради
