ком. Откуда у нее все это?
Броуган снова сунул руку в пакет.
— О-о! Теперь я понимаю, почему он такой тяжелый. Узнаешь это?
Прищурившись, она посмотрела на книгу, которую он держал в руке. Она называлась «Занимательная кулинария».
— У мамы есть такая книга. Я почти не умею готовить.
На самом дне пакета лежала весьма странная вещь — узкая металлическая полоска с одним заостренным концом. Броуган положил ее на свою покрытую резиновой перчаткой ладонь.
— Тебе эта вещь знакома? — спросил он.
Голос его казался спокойным, однако Энджи уловила в нем что-то такое, что заставило ее насторожиться.
— Нет. Что это? — спросила Энджи.
— Похоже на самодельный нож.
— Как он мог туда попасть? — спросила Энджи.
Пристально глядя на нее (его глаза с рыжеватыми крапинками в этот момент были похожи на глаза пантеры), Броуган сказал:
— Думаю, что ты сложила в этот пакет вещи, представляющие для тебя наибольшую ценность. Эту штуку ты могла бы использовать для самозащиты или…
— Я никогда раньше не видела эту вещь, — быстро сказала она.
Похоже, лезвие было очень острым. И опасным.
— Разве таким ножом можно нанести серьезную рану? — спросила она.
— О, им легко можно убить человека, — спокойно сказал Броуган. — Если ты, конечно, умеешь им пользоваться, — добавил он.
После слова «ты» он сделал короткую паузу, и она почувствовала, как по спине побежали мурашки.
Глава 2
Осмотр
— Как ты себя чувствуешь, Энджи? — в третий раз за последние три минуты спросила мама.
На ее щеках горел яркий лихорадочный румянец. Похоже, она очень разволновалась, увидев, какая суматоха поднялась в отделении интенсивной терапии после их приезда.
— Мне хочется, чтобы все это побыстрее закончилось, — сказала Энджи. — Я вообще не хочу, чтобы меня осматривали, но, похоже, моего согласия тут никто не будет спрашивать.
Услышав эти слова, детектив Броуган повернулся к ней:
— Ты не права. Есть определенные формальности, которые необходимо соблюсти. Без твоего согласия они не имеют права осматривать тебя. Однако я не стану долго распространяться о том, как это важно для расследования дела.
Бесшумно ступая по полу в своих мягких белых тапочках, к ним подошла медсестра. В руках она держала планшет-блокнот. Полистав страницы блокнота, она посмотрела на Энджи. Ее лицо выражало сочувствие и понимание.
— Давайте пройдем в смотровую и начнем, — сказала она.
Энджи показалось, что отец хотел что-то сказать, но вместо этого просто потер ладонь о ладонь.
— Я это… хм… Я подожду здесь с детективом, — наконец произнес он.
Комната была ослепительно белой, и только на потолке были нарисованы светло-голубые облака. Стол, на котором осматривали пациентов, был слишком коротким для того, чтобы на него можно было лечь, вытянув ноги. «Как бы мне с него не свалиться», — подумала Энджи. Она вполуха слушала медсестру, которая объясняла, как будет проходить осмотр. Ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим.
Медсестра протянула ей ручку:
— Дорогуша, поставь здесь свою подпись, хорошо?
Очень медленно, красивым ровным почерком она написала «Анжела Грейси Чепмен», пожалев о том, что у нее только два имени. Если бы их было больше, то и подпись была бы длиннее. Следующая строка была пустой, а возле нее был напечатан вопрос, на который нужно было ответить, однако Энджи поняла, что дать правильный ответ без посторонней помощи не сможет.
— Мама, какое сегодня число?
— Восемнадцатое сентября, — ответила мать.
Прищурившись, Энджи написала дату, а потом передала ручку матери, чтобы та поставила подпись в графе «родители/опекун несовершеннолетнего».
Мама молча исправила год в написанной дате.
Почувствовав во рту неприятный, кисловатый привкус, Энджи сглотнула слюну. Три года. Один росчерк пера — и трех лет как не бывало. Разве такое возможно?
Мама все еще держала руку над страницей.
— Ее еще никогда не осматривал гинеколог, — сказала она.
— Вы хотите присутствовать при осмотре? — спросила медсестра.
Поймав взволнованный взгляд мамы, Энджи покачала головой.
— Нет, это уже слишком, — сказала она. — Мама подождет в коридоре. Вместе с папой.
— Не беспокойтесь, миссис Чепмен, — сказала медсестра, тронув маму за плечо, — я буду здесь во время осмотра, от начала и до конца процедуры. У меня большой опыт в подобного рода делах. Вы можете оставить мне сменную одежду дочери.
На лице мамы застыло странное выражение — она была рада тому, что ей разрешили уйти, и в то же время ей было стыдно из-за этого. Она подписала разрешение и поцеловала Энджи в щеку.
— Я буду рядом. Прямо за дверью, — сказала она.
Когда щелкнул замок и за ней закрылась дверь, Анжеле показалось, что ей не шестнадцать, и даже не тринадцать, а лет семь, не больше. Ей хотелось, чтобы мама вернулась, чтобы она держала ее за руку, успокаивала ее и говорила, что все скоро закончится. Она хотела, чтобы мама напомнила ей, что на обратном пути они должны купить наклейку, или спросила, куда она хочет пойти после осмотра, чтобы порадовать себя мороженым с двойной порцией сливок. Это всегда помогало ей побороть страх, когда ее осматривал врач, смущение и стыд из-за того, что приходилось раздеваться полностью. Помогало согреться в холодном кабинете и пережить несколько ужасных, томительных минут в ожидании укола.
— Итак, Анжела, постой пока здесь, — сказала медсестра, расстелив на полу брезент. — А теперь стань на середину брезента и положи рядом всю одежду, так, чтобы она не коснулась пола.
— Зачем? — спросила Энджи, расстегивая блузу.
Ей пришлось повозиться с пуговицами, просовывая их в петли непослушными, дрожащими пальцами.
— На твоей одежде могут остаться волосы или мелкие волокна. Это все вещественные доказательства. Обувь тоже сними.
— О-о, — едва слышно простонала Энджи.
Краснея от смущения, она расстегнула молнию на брюках. Эти брюки она никогда раньше не видела. Они, наверное, были чужими. Спустив их до лодыжек, она сняла туфли. В голубом стерильном свете ее кожа казалась мертвенно-бледной. Она сжалась от холода и почувствовала, как тело покрывается «гусиной кожей». Потом она сняла носки.
— Откуда у тебя эти шрамы, дорогуша? — спросила медсестра, указав на ступни Энджи.
Глядя туда, куда указывала медсестра, она чувствовала, что у нее сводит живот и к горлу подступает тошнота. Обе лодыжки опоясывали широкие (шириной не менее пяти сантиметров) и толстые рубцы. Кожа на них была грубой и бугристой. Она прижала ладонь ко рту, пытаясь унять рвотные позывы.
