Землемер

ОФИЦИАНТ. На.

Алексей прикурил, смотрит на Официанта, улыбается.

Лаура играет с копилкой, смеётся. Поставила её на фортепиано. Пошла по лестнице вниз, матрас упал.

АЛЕКСЕЙ. Какая у тебя работа. Трудно, наверное.

ОФИЦИАНТ. Почему? Прибыльно очень.

АЛЕКСЕЙ. Не обиделся?

ОФИЦИАНТ. За что?

АЛЕКСЕЙ. В грязи свиньям прислуживать, попрёки слушать.

ОФИЦИАНТ. Можно. Деньги не пахнут. А деньги хорошие. Вы платите хорошо.

АЛЕКСЕЙ. Да?

ОФИЦИАНТ. Да.

АЛЕКСЕЙ. Точно?

ОФИЦИАНТ. Точно.

АЛЕКСЕЙ. Я люблю вкусно поесть. Выпить. Покурить. Есть у тебя что-то?

ОФИЦИАНТ. Что?

МОЛЧАНИЕ.

АЛЕКСЕЙ. Дай руку. Во-от. Тёплая.

МОЛЧАНИЕ.

Ты понял что-нибудь?

ОФИЦИАНТ. Нет.

АЛЕКСЕЙ. Я никому никогда не подаю руки. Боюсь заразиться.

ОФИЦИАНТ. Ну?

АЛЕКСЕЙ. А тебе подал.

ОФИЦИАНТ. Не боишься заразиться?

АЛЕКСЕЙ. Не боюсь.

МОЛЧАНИЕ.

ОФИЦИАНТ. Что ты хочешь?

АЛЕКСЕЙ. Ты не понимаешь? Нет, только ты не подумай: я не в сексуальном смысле. Просто так. Ты красивый, мне хочется подержать твою руку. Без ничего. Без извращений, до этого я ещё не дошёл.

ОФИЦИАНТ. А можно и с извращениями.

АЛЕКСЕЙ. Ну, нет. Я — пас. У меня жена есть.

ОФИЦИАНТ. Какая она тебе жена.

АЛЕКСЕЙ. Жена. Она не понимает меня, верно. Нет, я другое сказать хотел. Я выпил и просто хочу кому-то дать руку, чтобы подержать её. Понимаешь или нет? Просто так. Согреть руку. Понимаешь?

ОФИЦИАНТ. Ну, подержал? Согрел? Отпусти теперь. Я всё понял.

АЛЕКСЕЙ. Нет, ты так и не понял, зачем я тебе дал руку.

ОФИЦИАНТ. Понял, но хочу, чтоб точнее было сказано. (Улыбается, держит руку Алексея.) Может, ты и сам не знаешь о себе чего-то? Нет? Ну, что?

АЛЕКСЕЙ. (Молчит.) Ничего. Мороженое будет?

ОФИЦИАНТ. Мороженое?

АЛЕКСЕЙ. Мороженое.

ОФИЦИАНТ. Ну, будет тебе мороженое.

АЛЕКСЕЙ. Ты с каким-то подтекстом. Я просто так дал тебе руку. (Молчит.) Ладно, иди. Оставь меня, сказал, я подышу.

Отпустил руку Официанта, тот ушёл в коридор, поставил матрас на место. Алексей тяжело дышит, смотрит в темноту на сияющий разноцветными огнями мост. Лаура ходит вокруг дома. Нашла у ступенек ласточку, подняла её, прижимает к себе.

Соловей открыл двери в библиотеку. Раиса и Антонина держат в руках свечки, поднимают с пола книжки старые, разглядывают ободранный стенд с надписью “Писатели нашей Родины” с портретами Толстого и Пушкина. Ходят по комнатам, у них под ногами трещит стекло.

Алексей вошёл в коридор, сел за фортепиано, играет какую-то бессвязную мелодию.

СОЛОВЕЙ. Вот наш домик-гомик! Нет, Райка, твой домик! Всю жисть мы спали на книжках, а в выблитеку не записаны! Они нам не мешали, мы им, потому как они тихие были, а мы буйные! Напьёмся, пляшем во дворе, а читатели идут в выблитеку, да давай вместе с нами плясать, пьянствовать водку, в выблитеку не идут, да провались она!

РАИСА. Вот такая у него струнка — всё врать, болтать, молоть! Удод из сточных вод! А я верю, смеюсь! (Хихикает.)

АНТОНИНА. Да. Красиво тут. Тут стеллажи стояли и какой-то мальчик читал книжки, а потом стал академиком. Тут слышно, что наверху говорят?

СОЛОВЕЙ. Да прям! Нету у нас никаких академиков в городе, говна-пирога!

РАИСА. Противный этот официант. Я знаю таких. Они, если кого не трахнут за день, считай — бесполезно прожитый день. Так?

АНТОНИНА. А Фантику сказал совсем другое.

РАИСА. Чего?

АНТОНИНА. (Смеётся.) Так.

РАИСА. (Идёт по комнате.) Хорошо тут. Ты врал, что током бьёт? Не бьёт. Чего-то мне так хорошо стало, спокойно, прям про что-то хорошее думаю! (Смеётся.) Мужика бы!

СОЛОВЕЙ. Где ж я тебе мужика возьму-то, Раёк? (Смеётся.) Книжки забыли. “Семеноводство” одна, а другая — Пушкин.

АНТОНИНА. Зачитанные. Надо гадать. Рая, скажите страницу и строчку?

СОЛОВЕЙ. Я скажу, она ж неграмотная, она же в торговле, цифр не знает! Сорок пятая, снизу третья!

АНТОНИНА. (Открыла книгу.) “Татьяна, русская душою, сама не зная почему, с её холодную красою любила русскую зиму!” (Смеётся.) Всю жизнь вы спали на гении человеческого духа. Что снилось, интересно?

СОЛОВЕЙ. Лаурка с ума сошла, потому, что книжек начиталась! Книжки — враньё! Красиво, а неправда, в жизни не так! Рассказываю вот! Сидела вся накрашенная, нафуфыренная одна у меня в поезде, на северном направлении это было, вез я её в тюрьму на свидание, а сколько их, блядешек дешевых, поперевозил, ехали к своим хахалям, а вот её помню. Прям с картины, ну, “Незнакомка”, блин, с коробки конфет, как я образно, другой раз, скажу! Вся такая из себя, футы-нуты, ножки гнуты, ну вот. Вёз туда, гордая сидела, говорила красивое. Обратно — с синяками, побил он её. Трахнул, видать, деньги-золото забрал у неё, и что ж, ты думаешь, великая любовь такая, а? Великая! В мой вагон садится! Денег на поезд нетути, и я ей тогда перепихнин с повторином со мной предлагаю, и она — что думаешь? — соглашается. Сделал я своё грязное дело ночью, а ей ночь ехать надо было, и вот, вот, довёз до места, высаживаю: вылазьте, мол, и спрашиваю — червяк в сердце сидит! — спрашиваю: “Милка, спрашиваю, а любовь-то твоя где к нему, что ж ты мне пела, туда как ехали, одно, а обратно взяла и эдак запросто — бух! — со мной, а?” А она: “К моей любви ваша грязь не пристанет!” Так и сказала, зыркнула, фыркнула, кмыркнула, выскочила, глаза вытаращила и бежать! Вот так!

РАИСА. Прям у меня аж сердце не колотится. Врёшь ты всё? Правда? И ты подлюга, так сделал? Соловьюга-подлюга ты! Там любовь была! Просто денег не было на билет! Эх, ты!

АНТОНИНА. Какая любовь. Чушь. Никакой любви нету, Соловей, могу тебе как многоопытное существо сказать это. Нету, Соловей. Страх есть только, страх — остаться одной. Прижаться к кому-то, а то одной или одному — страшно. А любовь? Бред. (Кинула книгу на пол.)

Соловей посмотрел в окно. Удивлённо поворачивается к Тоне, тычет пальцем в стекло.

РАИСА. Чего?