на месте преступления, то собственноручно застрелю негодяя, решившегося воровать у своих товарищей, находящихся и без того в тяжелом положении». В дневнике Конрада об этом событии нет даже упоминания.
47
12 июня Альбанов в дневнике писал об этом событии: «Во время одной из переправ случилось несчастье, иначе я не могу назвать потопление одной из двух имеющихся у нас винтовок „ремингтон'. Утопил Луняев с помощью Смиренникова. Это разгильдяйство, нерасторопность страшно возмутили меня. … Это уже второе ружье, утопленное моими разгильдяями за время нашего пути по льду. Осталась только одна винтовка, для которой у нас еще много патронов. Маленькую магазинку считать нечего, так как для нее осталось не более 80 патронов. Остаться же в нашем положении без винтовки вряд ли захотел бы здравомыслящий человек. Кроме упомянутых двух оставшихся винтовок, мы имеем еще дробовку- двустволку, но ее нельзя назвать серьезным ружьем там, где из-за каждого ропака можно ожидать увидеть медведя».
48
В этот же день Альбанов записал: «Выйдя на тонкий лед, Конрад, шедший в передних нартах, внезапно провалился в лунку, сделанную тюленем и занесенную снегом. Провалился основательно, запутался в лямке и его прикрыло нартами. Все бросились на помощь, обрезали лямку, оттащили нарты и выволокли Конрада, промокшего до нитки и хлебнувшего даже воды. Пришлось ставить палатку и отогревать утопленника». Автор записок, видимо, постеснялся привести данный эпизод.
49
В своем дневнике Конрад полностью опустил событие, произошедшее вечером 16 (29) июня. Вот что писал об этом Альбанов: «Вчера вечером два человека, фамилии их называть не буду, вызвались утром, часа в 4, отправиться на поиски дороги и попросили взять с собою, по обыкновению, на всякий случай сухарей. Это у нас всегда было принято делать для предосторожности. Утром я проснулся в половине четвертого и разбудил разведчиков, после чего опять заснул. Проснувшись к завтраку, я узнал, что разведчиков еще нет. В 12 часов дня я уже начал беспокоиться, и мы решили пойти по их следам на поиски…. Когда мы стали собираться на поиски, то они обнаружили очень неприятный сюрприз: оказалось, что разведчики взяли с собой пару лучших сапог Луняева, почти все теплые вещи, принадлежащие Максимову, мешок сухарей весом в 23 фунта, двустволку и все, около 200 штук, дробовые патроны. Я бросился к своему каяку и увидел, что они взяли еще дюжину коробок спичек, бинокль, единственный имеющийся у нас, очень полезный, так как при нем был маленький компасик, и запаянную жестяную банку с почтой и документами всех нас. Не забыли „разведчики' прихватить и единственные наши карманные часы, принадлежащие Смиренникову. Одним словом, наши товарищи снарядились основательно. Взяли они и мои очень хорошие лыжи, оставив мне взамен их ломаные. В общем, никто из нас не был обижен, никто не забыт. Не могу описать нашего негодования при этом открытии. Все порывались сейчас же бежать на лыжах в погоню за ворами, и если бы теперь их удалось настигнуть, то безусловно, они были бы убиты. Но я остановил пылких товарищей по несчастью. Остановил не потому, что жалел ушедших, а потому, что погоня была бы бесполезна».
Оставшимся пришлось бросить на льду палатку, каяк и нарты. Теперь они уже не могли, в случае необходимости, все вместе двигаться по чистой воде, поскольку два каяка не могли вместить восемь человек.
50
Судя по дневнику Альбанова, это событие произошло 26 июня. Кроме того, в записях Конрада нет даже упоминания о встрече с беглецами. Вот как описывает эту встречу Альбанов: «Увидев в одном месте три гаги, Луняев выстрелил в них, но промазал. В ответ на наш выстрел нам показалось, что мы слышим человеческий крик. Мы остолбенели от удивления… Не может быть! На этом пустынном острове и вдруг люди! Но крик повторился. Не могло быть сомнения, что это кричат люди. Присмотревшись внимательно своими больными глазами, мы увидели бегущего к нам с криком человека, махающего шапкой. Когда он приблизился к нам, мы узнали в нем одного из наших беглецов. Плача навзрыд, он просил у нас прощения, сознаваясь, что поступили они оба необдуманно и нехорошо. Лицо его выражало такое раскаяние и в то же время испуг, что на него было жалко смотреть. Мы переглянулись с Луняевым и, отойдя в сторону, стали советоваться, как поступить. Припомнились нам те неприятности, которые причинили нам эти люди своим побегом и своими покражами. Припомнились брошенные нарты и каяк, без которого нам теперь трудно будет обойтись. Припомнили ненужную покражу всех наших документов и одежды, все наше бешенство при этих открытиях, когда мы хотели сейчас же бежать, догнать и наказать преступников. Вспомнил я и свое обещание собственноручно расправиться с уличенным вором, досада и раздражение уже начали подниматься в душе…, но вид преступника был так жалок, так несчастен, так умоляюще смотрел он на нас… И в то же время так хороша была эта земля, так празднично и торжественно мы были настроены, ступив на эту первую землю, такую гостеприимную… И ради прихода на землю мы простили беглецов».
51
Находка записки Джексона имела для Альбанова и его спутников большое значение, так как позволила им точно определить свое местоположение — они находились на мысе Мэри Хармсуорт, на юго- западной оконечности Земли Александры.
52
К этому времени у группы Альбанова осталось лишь два каяка. Альбанов так писал о продолжении похода: «Нам предстоял выбор: идти всем десятерым по леднику и тащить за собой груз, или разделиться на две партии, из которых одна шла бы на лыжах по леднику налегке, а другая партия, в пять человек, плыла бы вдоль ледника на каяках. … Мы избрали этот последний способ передвижения, Место нашей встречи с береговой партией мы назначили на видневшемся вдали черном мысу, должно быть, в бухте Вейпрехта».
53
