Другой конец липкой ленты несколько раз обвил где-то над моей головой то ли крюк, то ли балку, после чего мое тело было предоставлено самому себе и оказалось подвешенным так, что единственная оставшаяся свободной правая нога болталась в воздухе, не доставая пола. Края скотча врезались в кожу, показалось, что вот-вот вылетит плечевой сустав, во всяком случае, боль пронзила позвоночник аж до самой поясницы, но глаз я все-таки умудрился не открыть.
— Порядок, — откомментировал какой-то новый, еще не слышанный мной тенорок. — Теперь не рыпнется. Некуда.
— Ну все, ребятки, идите отдохните, — предложил опасливый с явным облегчением, — если что, я позову.
— Па-за-ви-и меня в ночи, приду-у-у, — уже удаляясь, фальшиво пропел тенорок.
Я услышал шарканье нескольких пар ног по шершавому бетонному полу, скрип петель и хлопок двери, после чего решился наконец приоткрыть глаза.
Сперва примерно в полуметре передо мной возникла кирпичная, когда-то оштукатуренная и покрашенная, а теперь грязная, облупившаяся, покрытая водными потеками стенка. Тогда я начал осторожно поворачивать голову влево и сперва увидел облезлые металлические стеллажи, заваленные всяким отработанным железным хламом. Потом в поле зрения оказался покрытый ржавой клеенкой деревянный стол с засохшими остатками еды, среди которых несколько инородным телом смотрелась большая, литров на пять, закопченная бензиновая паяльная лампа. И наконец глаза мои уперлись в стул, на коем, аккуратно повесив пиджачок на спинку, поддернув брючки и положив ногу на ногу, сжимая в кулаке принадлежащий мне «слеппер», сидел и разглядывал мою персону брокер широкого профиля господин Фиклин.
Судя по кривой ухмылке, блуждающей при этом на его физиономии, вид у меня был неважный. Неважным, честно говоря, было и мое внутреннее состояние: никогда прежде мне не приходилось оказываться в таком унизительном и, главное, беспомощном положении.
— С добрым утром, — растянул губы в подобии улыбки Фиклин. — Узнаешь меня?
— Узнаю, — ответил я, стараясь выглядеть храбрым. — Ты — рогоносец.
Но, вероятно, мне только показалось, что я это произнес. На самом деле из моего рта вылилось какое-то невнятное бурчание.
— Чего-чего? — привстал со стула брокер. — У тебя язык, что ли, от страха отнялся?
Он приблизился ко мне на несколько шагов, и теперь я видел совсем близко от себя его морщинистое личико старушки-вековушки, на котором только глаза горели отнюдь не старушечьим огнем.
— Рогоносец, — еще раз выплюнул я, и на этот раз он, кажется, услышал.
Хотя дошло до него не сразу, потому что, сдвинув брови и с трудом вслушиваясь в мое бормотанье, он сделал ко мне еще пару шагов, прежде чем морду ему перекосила злобная гримаса. Фиклин подпрыгнул еще ближе и с размаху вытянул меня дубинкой вдоль спины. Конечно, это не был профессиональный удар, но вся беда в том, что полицейский «слеппер» с пружиной над ручкой и свинцовой головкой в кожаном мешочке штука вполне самодостаточная.
Боль рванула по всему телу, в глазах снова потемнело, но из этой боли, в этой мгновенно накатившей черноте вдруг родилась идея. Собственно, в основе ее лежала сначала вполне утилитарная, так сказать, сиюминутная задача: делая вид, что могу говорить лишь негромко и невнятно, что, впрочем, давалось мне без труда, подманить эту гниду к себе поближе и врезать ему единственной свободной ногой в промежность так, чтобы для него вопросы супружеской измены раз и навсегда перешли в область абстрактно-этическую. Но поскольку в части, касающейся моих дальнейших перспектив, результат у такой акции был вполне предсказуемый, я сумел удержаться от первого естественного, но неразумного порыва.
Тем более что у меня затеплилась хоть крохотная, но надежда предпринять кое-что более интересное.
— Я никогда ничего не забываю. И не прощаю, — с высокомерной напыщенностью сообщил Фиклин, возвращаясь обратно на свой стул. Было видно, что он уже взял себя в руки. Не вызывало сомнений, что ради какой-то более важной цели, нежели просто отомстить мне за недавние унижения.
— Где пленка? — спросил он.
— В сейфе, — пробормотал я себе под нос.
Сдвинув напряженно брови, он снова привстал и направился ко мне, угрожающе поигрывая дубинкой.
— Не понял, где?
— В сейфе, — повторил я умирающим голосом.
— Отлично! — радуясь, видимо, что дело сдвинулось, Фиклин возбужденно похлопал «слеппером» по ладони. — А где ключи? В конторе? Или дома?
— Там цифровой замок, — буквально прошелестел я, однако он разобрал.
— Цифровой замок? Давай код.
Я молчал.
Я очень надеялся, что внешне это выглядит как смятение, как последняя слабая попытка сопротивления. На самом деле я тянул время с вполне определенной целью. Конечно, я не мог видеть, как там обстоят дела у меня за спиной, но, шевеля тихонько связанными рукой и ногой, сумел, кажется, определить, что мое запястье крепко-накрепко примотано не к щиколотке, а всего лишь к подошве кроссовки. В этом-то и состояла единственная безумная надежда: попробовать откинуть, так сказать, тапочек в буквальном смысле слова и таким образом освободить руку.
Но пока я продолжал молчать, и Фиклин угрожающе осклабился:
— Не поможет, — уверенно сообщил он, снова шагнул ко мне и еще раз нанес удар, на этот раз пришедшийся по ребрам. После чего деловито пояснил: — Это тебе так, для разминки. Не хочется мне звать ребят, уж очень у них методы грубые. Но ты меня вынуждаешь. Знаешь, что они сделают? Возьмут эту штуку, — брокер мотнул подбородком в сторону паяльной лампы, — и начнут подпаливать тебя, как поросенка. Неужели охота мучиться?
— Неохота, — вполне искренне прохрипел я.
— Вот и давай код, — обрадованный достигнутым наконец взаимопониманием подбодрил он. — А потом заодно, где ключи от конторы и как отключить сигнализацию.
Все это время я судорожно дергал пальцами связанной ноги, крутил за спиной ладонью, с нарастающим отчаянием понимая, что занимаюсь абсолютно безнадежным делом. Без помощи правой, свободной ноги мне не обойтись, а пустить ее в ход на глазах у Фиклина нет никакой возможности.
Или все-таки есть?
— Ну? — дубинка в руке моего мучителя с угрозой взлетела вверх.
— Тридцать семь... четыре поворота диска влево... — начал я как бы заученной скороговоркой, — пятьдесят три... два поворота вправо... восемьдесят четыре... три поворота влево...
— Стоп, стоп! Я так не запомню, — нетерпеливо прервал он меня и зашарил по карманам явно в поисках чего-нибудь пишущего.
Сердце мое дернулось и, показалось, вот-вот остановится, трепыхаясь в рваном ритме: найдет — не найдет, найдет — не найдет?
Фиклин не нашел и сделал именно то, о чем я втайне молился всем богам на свете: повернулся к висящему на стуле пиджаку.
Это был мой шанс.
Мои две-три секунды, которые я должен использовать, ибо другого времени больше не будет. И я их использовал.
Я их, можно сказать, использовал с таким положительным результатом для своего здоровья, с каким до того не проводил ни один месячный отпуск. Подтянув правую ногу, я уперся носком в задник левой кроссовки и несколькими рывками умудрился почти стащить ее. Но только почти. Потому что Фиклин, найдя авторучку и записную книжку, уже поворачивался обратно.
Приблизившись ко мне, он потребовал:
— Давай еще раз!
Я замер и мгновенно покрылся липким потом.
Цифры, которые я бормотал в прошлый раз, не имели никакого отношения к истинным, я придумывал их
