эшелон уже завтра, в Смоленске.
Мое заявление явно повергло его в замешательство. Замахав руками, он с легким прибалтийским акцентом почти прокричал:
– Об этом не может быть даже речи! Вы недолечились, а посему обязаны следовать до конца маршрута эшелона – в Пермь! Там вас осмотрит специальная медицинская комиссия!
Честно говоря, я ожидал подобной реакции и не стал вступать с эскулапом в пустые и бесполезные дискуссии. Тем более решал не он. Я приказал срочно вызвать комиссара (он исполнял обязанности начальника эшелона) и начальника особого отдела. Через несколько минут все сидели на жестких боковых лавках «столыпинского» вагона.
– Я должен доставить с фронта и вручить лично в руки генералу Орлову из смоленского Управления «Смерша» пакет особой государственной важности, – заявил я, прикрыв дверь купе.
– Но ваше ранение, – попытался вставить доктор…
– Мое ранение абсолютно ничего не меняет! – перебил его я властным тоном. – Тем более долечиться можно и в Смоленске! Попрошу завтра к утру подготовить все необходимые документы. Вопросы есть?
Как и следовало ожидать, вопросов не было. Оба майора и капитан-военврач молча смотрели на пробегающие за окном пейзажи: связываться с полковником «Смерша» – себе дороже! Тут немцы рассчитали верно.
«Все возвращается на круги своя!» – вспомнил я библейского мудреца Экклезиаста. Как и полгода назад, я снова шагал по железнодорожным путям заснеженной станции Смоленск-1. Было темно, около семи утра, и я решил для начала посетить привокзальную комендатуру. По настоянию «Айболита» мне сделали свежую перевязку: тогда, в прусском лесу, сильно повредило осколком гранаты бровь и частично порвало левое ухо (пришлось зашивать). Так что теперь добрая половина моей физиономии была замотана свежим бинтом. В таком виде меня не то что «Смерш» – родная мать не узнает! Кроме безупречных документов я к тому же получил свежую справку о ранении из санитарного поезда. Казалось бы, все складывалось превосходно – но это меня почему-то совсем не радовало.
Наоборот. Выйдя от военного коменданта, я проследовал в полупустой холодный зал ожидания и в каком-то опустошении сел на одну из деревянных лавок.
Я и до этого не был «наивным мальчиком», по физике всегда имел твердую пятерку. Но молчаливый полковник с простреленной ногой, с которым мы вели в пути долгие беседы и который по иронии судьбы оказался преподавателем физики одного из столичных вузов, буквально перевернул мою душу!
Я, наконец, понял, о каком оружии возмездия все время вещает Геббельс – и что это за страшная «штука» – атомная бомба! Атомная бомба для Гитлера!
Что же теперь? Я должен доставить немцам дьявольские расчеты, которые помогут создать им это адское оружие? Оружие, которое может стереть с лица земли мою страну, мой народ, за будущее которого я якобы так рьяно пекусь?! Нет уж, дудки, господа! Права была мама, когда говорила: «Есть Бог на земле!» Возможно, Господь и подослал мне этого невзрачного полковника с простреленной ногой!..
Решительно поднявшись, я направился к одному из телефонов-автоматов. Набрав данный мне Дубовцевым номер, я сказал лишь одно слово: «Тетрадь».
– Где вы сейчас находитесь? – услышал я взволнованный голос дежурного офицера на том конце провода.
– На вокзале Смоленск-1, в зале ожидания.
– Оставайтесь на месте, сейчас за вами приедут!
«Ну, вот и все… – подумал я. – Кончились мои «приключения». Однако я жестоко ошибался! И тут оказалась права моя мудрая матушка: «Человек предполагает, а Господь Бог располагает!»
Глава 6 Допрос в контрразведке. Побег (Яковлев А.Н., агент «Крот»)
Я узнал его сразу – впрочем, как и он меня. До этого мне пришлось «поскучать» в подвальной комнате в сопровождении молоденького офицера, который представился: «Лейтенант Горохов».
Нетрудно было догадаться, что меня доставили (причем весьма быстро) в оперативно-розыскной отдел местного Смерша. Буквально через десять минут обитая железом дверь с грохотом распахнулась, и в подвал почти «влетел» дородный полковник в роскошной каракулевой папахе; сзади его сопровождал рослый и широкоплечий сержант с автоматом. Как я упомянул, мы были старыми знакомыми – это был тот самый Ковальчук, тогда еще оперуполномоченный Особого отдела, которому я всенародно «посчитал» зубы за его всевозможные подлости в январе 42-го.
– Горохов, выйдите! – властным голосом приказал он сопровождающему меня лейтенанту.
Однако парень, судя по всему, оказался не из «робкого десятка». Стоя по стойке «смирно», он твердо отчеканил:
– Генерал Громов приказал до его прибытия к задержанному никого не допускать. Ему уже доложили: вместе с полковником Горобцом генерал прибудет из Энска минут через сорок!
Ковальчук побагровел, сорвавшись на крик:
– Вам приказывает парторг Управления! Вас что, Горохов, вывести с автоматчиком?!
Лейтенант побледнел, но приказу подчинился – при этом заметил:
– Я буду вынужден подать генералу соответствующий рапорт…
– Вон отсюда! – перебил лейтенанта Ковальчук.
Молодой офицер был вынужден подчиниться, и я услышал в коридоре его быстро удаляющиеся шаги.
«Все такая же сволочь, – подумал я о хамоватом полковнике. – Ничему тебя война не научила!..»
Между тем Ковальчук, плотоядно усмехнувшись, «переключился» на меня:
– Добегался, фашистская сволочь?! Встать, когда с тобой полковник Красной армии разговаривает!
Я медленно поднялся с табуретки, привинченной к полу посередине кабинета; оружие у меня, конечно, изъяли – но вот руки связывать не стали, посчитали излишним. Действительно, куда может деться невооруженный диверсант-одиночка в тщательно охраняемом здании контрразведки, окруженном высоким каменным забором с проволокой наверху и зарешеченными окнами?
Полковник снял трубку настенного телефона и, как я понял, связался с дежурным офицером на первом этаже, где у меня изъяли рюкзак с чемоданом:
– Ну, что там? Посмотрели его «барахло»? Точно нет?
Со злостью бросив трубку на рычаги аппарата, парторг подошел ко мне вплотную и зловещим голосом произнес:
– Где тетрадь, ублюдок?
«Хитрая бестия, – усмехнулся я про себя. – Первым заполучив профессорские бумаги, хочешь приписать весь успех операции себе?!»
– На эту тему буду разговаривать с генералом Громовым. Вы же слышали, что передал лейтенант Горохов.
Мой ответ окончательно вывел Ковальчука из себя. Побагровев еще больше, он почти в истерике закричал:
– Не хочешь по-хорошему – пеняй на себя! Фролов, научи это фашистское отродье «Родину любить!»
Я предвидел подобный поворот событий и сразу догадался, какую роль играл при парторге этот дюжий крепыш. Во время нашего разговора он, якобы равнодушно, прохаживался у меня за спиной; я же старался, насколько это возможно, фиксировать его передвижения боковым зрением.
Меня спас весь мой богатый диверсионный опыт: после фразы насчет Родины, «которую надо любить», я интуитивно понял, что в следующую секунду получу прикладом автомата в затылок. Ну а дальше этот Фролов со своими сапожищами 45-го размера превратит меня в «мешок с костями». Причем впоследствии Ковальчук напишет в докладной стандартную фразу: «Оказал сопротивление при попытке к бегству…»
Резко развернувшись и вложив всю силу корпуса, я нанес мощный удар локтем точно в печень сержанту. Тихо ойкнув, он начал медленно оседать. Не дожидаясь, пока он усядется на пол, я нанес «бедолаге» второй удар: каблуком в лоб. Теперь я гарантированно отключил его не меньше чем на полчаса (бил с «расчетом» – убивать солдата у меня не было ни малейшего желания).
Все произошло за какие-то мгновения: испуганный Ковальчук даже не успел расстегнуть кобуру, где у него находился «ТТ». Впрочем, боевым офицером он никогда не был, поэтому за его реакцию я практически не опасался – знал, с кем имею дело. Я даже не стал его бить. («Может быть потом, не знаю».) В данный же момент он, наоборот, нужен был мне «свеженьким, как огурчик».
Я сам достал из кобуры Ковальчука, руки которого заметно «ходили ходуном», и переложил в карман своей шинели его служебный пистолет. Я видел, что полковник практически парализован от страха (у него даже дряблые щеки тряслись), а в глазах стоял невыразимый ужас. Это был ярко выраженный трус, поэтому вступать с ним в длительные переговоры не имело смысла. Я попросту спросил:
– Жить хочешь, товарищ Ковальчук?
Он молча кивнул головой, но потом не выдержал:
– Вы с ума сошли, Яковлев!
– В чем же выражается мое сумасшествие?
– Вам отсюда не выйти! Лучше сдавайтесь сразу – военный трибунал это обязательно зачтет. Вам даже уменьшат срок…
– Заткнись, гнида! – не выдержал я. – Лучше подумай о себе! Мы выйдем отсюда вместе, товарищ парторг!
При этом я с силой ткнул в бок его же «тэтэшником»:
– Учти, стрелять буду без предупреждения – только дернись!
– Но что я объясню дежурному?
– Не строй из себя идиота: скажешь, повез меня на допрос в Управление. Давай, двигай!
Все получилось как я и предвидел. Дежурный офицер у входа не посмел остановить парторга окружного Управления «Смерша». Тем более до приезда Громова никто не трогал моей экипировки (разумеется, за исключением изъятого оружия) – поэтому у меня был вполне «респектабельный» вид старшего офицера контрразведки.
– Ты на машине? – спросил я уныло бредущего парторга.
– Разумеется. Вон та «эмка» у
