— Не забывайте, что махновцы хорошо вооружены, имеют боевой опыт. Они, как и всякие бандиты, не стойки в открытом бою, но за свои села дерутся отчаянно.
Эрнест Францевич определил порядок движения. Наш дивизион выступал первым. Нам придавался штабной эскадрон.
— Стрельбицкий, — обратился Кужело к командиру батареи, — вышлите в авангард артиллерийских разведчиков и будьте готовы поддержать его огнем.
Бригаде был придан также автоброневой отряд. Ему надлежало двигаться между нашим дивизионом и главными силами.
Выступили, как только стемнело. Шли с предосторожностями, без разговоров, без огня, большей частью по бездорожью, чтобы не нарваться на заставы махновцев. Степняк пронизывал до костей.
Казалось, рассвет никогда не наступит. Но вот край неба начал сереть, потом светлеть. Непроглядная пелена поредела, постепенно расступилась. Далеко на горизонте показались крыши хат, верхушки стогов, колодезные журавли. Ветер стих, медленно закружились пушистые хлопья снега.
О Гуляй-Поле у меня были весьма скудные сведения. Из описания уезда знал, что село растянулось вдоль заболоченной речки Гайчур. Сейчас она замерзла, скрыта под снегом и угадывалась лишь по конфигурации долины.
При подходе к Гуляй-Полю встретились с группой всадников. Среди них я узнал Габриша.
— Начальник разъезда номер два, — доложил он, — с донесением командиру бригады. На окраине села все хаты заняты противником. Во дворах тачанки и кони...
Разведчики поскакали дальше, а я принялся внимательно рассматривать в бинокль селение. Оно казалось вымершим. Никаких признаков бодрствования. Видимо, махновцы не ожидали нападения.
Решил начать атаку до подхода главных сил. Подозвал командиров эскадронов, указал ориентиры. Вперед и на фланги приказал выслать парные дозоры. Их заметили. Сухо треснул выстрел, потом другой, третий. Я подал сигнал, и дивизион перешел на рысь.
Когда до ближайших домов осталось чуть больше версты, оттуда ударили пулеметы, торопливо заухали пушки. Однако снаряды падали далеко за нами.
С нашей стороны ударила подоспевшая батарея И. С. Стрельбицкого. Показались и другие подразделения. На душе сразу стало легче. Я дал знак Ковачу, и он затрубил. Кони, подхлестываемые боевым сигналом, понеслись карьером.
То ли махновцы весь огонь направили на главные силы бригады, то ли просто не успели опомниться, но нам удалось сравнительно легко ворваться на окраину Гуляй-Поля и завязать бой на улицах. В селе имелось немало прочных кирпичных построек, приспособленных к обороне. Бойцы забрасывали их гранатами.
Противник задержал продвижение фланговых частей. Худо пришлось бы нам, если бы не помогли артиллеристы. Но они успели выдвинуть орудия в боевые порядки, и штурм опорных пунктов пошел еще успешнее. Уцелевшие бандиты рук не поднимали, продолжали отстреливаться даже из-под обломков своих укреплений.
Куда трусливее вели себя головорезы из Черной сотни имени Кропоткина. Их атаковал 2-й дивизион. Не приняв боя, «гвардейцы» батька посбрасывали с тачанок тех, кто послабее, отняли лошадей у штабников и, окружив Махно, дали деру. После этого началось общее бегство.
Многие красноармейцы без команды бросились в погоню. Я распорядился, чтобы Валлах возглавил преследование. Сам начал собирать остальных. Не хотелось упустить Махно и его свиту.
Пока эскадроны строились, посмотрел пленных. Большинство среди них составляли кропоткинцы.
— А вот знамя ихнее, — не без гордости показал один из красноармейцев сорванное с древка черное полотнище. На нем зловеще белели череп и две скрещенные берцовые кости.
— А говорили, будто эти никогда не сдаются, — с иронией сказал я подъехавшему политруку Биску.
— Мало ли что говорили. Мы и чертей быстро в ангелов переделаем.
Один из «гвардейцев» зверем посмотрел на Биску. Кажбак не выдержал:
— У... волк глядит. Такой сволочь не плен надо, а башка рубить.
В душе я был согласен со своим коноводом. Однако вслух произнес:
— Красная Армия с пленными не расправляется.
4
Утренний туман рассеялся. Далеко впереди авангарда, различимая невооруженным глазом двигалась какая-то колонна. Сзади нее по полю рассыпались небольшие конные группы, отдельные тачанки, всадники. То ли наши, то ли махновцы — разобраться трудно. Доносилась приглушенная стрельба.
Впереди нашего дивизиона на этот раз шел со своими кавалеристами Владимир Колодин. В случае необходимости мы должны были прийти им на подмогу.
С разрешения Кужело я поехал к Колодину, прихватив с собой трубача и два боевых разъезда. Смотрю в бинокль. Теперь хорошо видно, что отходят вражеские колесницы, а махновская конница как будто готовится к бою. Это предположение подтвердила и разведка.
Противник сосредоточился на выгоне перед Новоселовкой. Колодин выслал туда несколько мелких групп. Я распорядился, чтобы подтянулись и наши эскадроны.
Тачанки неприятеля развернулись веером, затарахтели пулеметами. Однако их свинцовый град не достиг цели: слишком велика дистанция. Зато наши артиллеристы точно накрыли их. В поле осталось шесть разбитых и опрокинутых повозок, много трупов людей и лошадей.
В течение дня противник еще несколько раз пытался задержать преследователей. Но каждый раз его заслоны сбивала батарея. Благодарные конники стали называть его не иначе как «наш Ваня». Скупой на похвалу Э. Ф. Кужело также высоко оценил действия пушкарей.
К вечеру подморозило. Отступающие бандиты, хоть и старались всячески, оторваться от нас не смогли.
Наши боевые разъезды буквально присосались к ним. Но люди и кони уже выбивались из сил.
Решил спросить у начальника штаба бригады С. В. Крыжина, когда же будет привал. Сергей Викторович и Эрнест Францевич ехали рядом и беседовали. Я прислушался. Говорил Крыжин:
— Отступающий всегда был добычей конницы. Только махновцы не желают признать эту аксиому. Они считают, что пехота на легких подводах, запряженных четверкой добрых коней, неуловима.
— Неуловима? — переспросил Кужело. — Ну, мы их скоро убедим в обратном. Впрочем... пусть пока остаются при своем мнении...
Задавать вопросов начальству мне не пришлось. Кужело сам распорядился насчет отдыха.
Остановились в небольшом селе. Накормив лошадей и наскоро перекусив, красноармейцы завалились спать. Разведчики донесли, что неприятель тоже обосновался на ночлег в Берестовом. Это в семи верстах от нас.
В час тридцать ночи Кужело вызвал в штаб командиров полков и дивизионов, комиссаров частей. Когда мы явились, там уже были проводники, подобранные представителем уездной партийной организации. Они подсказали Крыжину, как можно незаметно подойти к Берестовому. Начальник штаба сделал какие-то пометки на своей карте.
Эрнест Францевич кратко изложил план предстоящего боя. Бригада была поднята без сигнала. На марше тоже старались не шуметь. Колеса орудий и пулеметных тачанок обмотали тряпьем, и они мягко катились по обледеневшей дороге. Неспокойным лошадям надели на морды торбы.
В Берестовое ворвались без единого выстрела. Только из одной хаты кто-то запоздало метнул гранату. Ее взрыв и положил начало бою. Боясь в темноте попасть в своих, красноармейцы действовали больше клинками и прикладами. Сталкиваясь лицом к лицу, кричали: «Бухара!» И если в ответ не следовало: «Уртак!» — били встречного.
Не по уставу подобрал Крыжин пароль и отзыв. Зато эти слова помогали бывшим туркестанцам
