тушили зажигательные бомбы, другие таскали песок, а они как паразиты жили.
Неизвестно, когда бы комендантша кончила свою отповедь, если бы Роман не поторопился ответить ей:
— Хорошо, хорошо, запишите, с завтрашнего дня в любой час по вашему указанию.
Довольная комендантша раскланялась, пожелала спокойной ночи и удалилась.
Оксана прошла в кабинет Евгения, постелила на диване, вытерла пыль со стола, вернулась и сказала Роману:
— Пожалуйста, вам сюда. Спокойной ночи!
Он улыбнулся и молча вышел.
Она, раздеваясь, что-то напевала, потом прыгнула в кровать и зажмурилась, вдруг почувствовав себя такой счастливой, словно ей восемнадцать и она окончила школу и получила в подарок золотые часы. Выключила свет и в темноте, осмелев, прошептала:
— Машенька, я забочусь о твоем брате! Все будет хорошо!
Утро началось с непривычных хлопот. Оксана приготовила завтрак на двоих. Потом помогла Роману распаковать ящики, развесить картины на стенах. К девяти порядок был восстановлен. Роман принялся за работу.
Прежде чем уйти в госпиталь, Оксана вдруг странно загрустила:
— Я ночью обязательно приду к вам на дежурство. Пусть для меня оставят пропуск. Я еще ни разу не дежурила.
— Нет, нет, — сказал Роман. — Если начнется тревога, уходите в бомбоубежище.
Оксана пыталась возражать, но он заговорил так строго, что пришлось подчиниться.
Наступила тихая, светлая ночь. Все звезды, мелкие и крупные, висевшие над пропастью, были чисты и ярки, золотые нити от них текли до самой земли, искристо отражались в темных окнах.
Приближался десятый час. И уже слышался смертоносный рокот моторов. Но Оксана была спокойна. Только вспомнив настойчивую просьбу Романа, она спустилась в бомбоубежище.
Под домом, в маленькой железобетонной коробке, Оксана подсела к девушке с книгой, и они вместе начали читать стихи Лермонтова:
Где-то очень далеко, словно хлопушки, грохнули первые выстрелы зениток. Все молча переглянулись, кто-то громко вздохнул:
— Началось.
Выстрелы стали чаще, потом вздрогнула земля, все снова переглянулись, как бы говоря — одна упала, — и каждый мысленно представил себе место, где упала бомба. Они рвались где-то очень далеко.
Вдруг страшный толчок потряс бомбоубежище, словно треснула кора земли, и дом над убежищем рухнул. Свет погас. Наступила такая тишина, будто кругом были мертвые, потом кто-то вскрикнул?
— Бомба упала на дом!
— Нас засыпало! Мы похоронены!
Оксана слышала эти возгласы, с трудом освобождаясь от оцепенения, но, чем явственней слышались голоса, тем острее в ней пробуждалось сознание. С трудом выбралась она из-под груды навалившихся на нее тел, пыталась протиснуться к двери, вспоминая ее расположение в этой черной, пугающей темноте, но попала в другую груду барахтающихся людей. Кто-то стонал, кто-то плакал. Но все громче и громче слышался чей-то властный голос:
— Тише! Без паники! Сидите на местах! Кто стоит у двери, отзовись!
Послышалось несколько робких голосов.
— Внимание! — продолжал командовать тот же голос из глубины убежища, где находились койки для больных и стариков. — Кто стоит у двери, попробуйте приоткрыть ее!
Истерический женский голос ответил:
— Нас засыпало! Мы похоронены заживо! Туся, я говорила, не ходи в убежище! Боже мой!
Чей-то громкий радостный голос перебил:
— Открывается! Граждане! Она открывается! У кого есть спички?
— Внимание! — снова скомандовал голос. — Всем сидеть на местах! Кто стоит у двери, выйдите на улицу и попросите у дежурного фонарь! Остальные не двигайтесь! Без паники!
И действительно, никто не шелохнулся. Скоро почувствовали, как в темноту ворвался холодный воздух улицы, и каждый с облегчением вздохнул.
В дверях показался фонарь, потом послышался знакомый голос комендантши, только сейчас он был визгливым, словно проходил через дрожащее от удушья горло:
— Сидите смирно! Немец еще кружится над нами.— Она передохнула и с трудом добавила: — Сейчас, гад поганый, бросил бомбу прямо на нашу электростанцию…
Страшный крик ножом полоснул сидящих в убежище, и несколько голосов сразу закричали:
— Куда! Ой, задавила! Ой, ой!
Распахнув дверь, Оксана выбежала на улицу. Земля, небо, дома — все было окрашено кровавым пламенем. По огненному тротуару она рванулась вперед, туда, где пылал огромный костер, освещая полнеба. Ослепленная, она летела на огонь, упала на чьи-то руки, придя в себя, снова рванулась к огню:
— Пустите! Он там! На посту! Я должна!
Но ее крепко держали несколько человек, и один, в военной форме, тихо уговаривал:
— Ну нельзя же, гражданка, нельзя туда… Там пожарная команда и милиция… Кто там у вас остался? Брат или муж? Завтра откопают. Завтра все выяснится…
Подошла комендантша, взглянула на упавшую без чувств Оксану и сказала:
— Это моя, из второго корпуса. Отнесите ее в квартиру триста пятнадцать.
Оксана подняла голову, взглянула на горящее здание, глухо сказала:
— Тут вот молодой человек остался, тоже из триста пятнадцатой квартиры. Надо отыскать его. — И вдруг вздохнула, покачала головой, словно наконец-то поняла, что в этой пылающей груде невозможно отыскать молодого человека.
Скупая, малоснежная зима вступила в город. На улицах было пустынно. Трамваи шли медленно. Торопиться было некуда, пассажиры на ходу входили и выходили из вагонов. Черными ящерицами пробегали вдоль мостовой струйки пепла от сжигаемых бумаг, скапливаясь на краях тротуаров в черные потоки.
В центре города с винтовками за плечами ходили парные патрули, высоко подбрасывая ноги. Они ходили от угла до угла, резко поворачивались и возвращались обратно. Мимо патрульных стремительно неслись на мотоциклах связные из штабов, машины с закутанными бойцами, грузовики с оружием. Глядя на этот военный поток, каждый думал о том, что фронт приближается.
Город как-то притих. В больших витринах висели ярко раскрашенные плакаты — «Окна ТАСС», около них толпились люди, читали, молча расходились. Не слышалось уже, как раньше, одобрительных замечаний, смеха — нет, сейчас некоторые многозначительно покашливали и отходили, не глядя друг на
