обрезки резиновых сапог, заменяющие ему галоши, на босу ногу.
— Ну, здравствуй, Герд, — сказал ему Кудесник. — Как тут живете? Что нового? Как сам, как Зина?..
24
По невысокому подиуму в глубине небольшого зальчика студии, залитому ослепительным светом юпитеров, двигалась миниатюрная худенькая блондиночка со знаменитой взлохмаченной копной платиновых волос. Кроме волос на блондинке была еще размазанная по телу широкими непропорциональными полосами разноцветная гуашь, кое-где полосы сменялись тщательно прорисованными отпечатками рук, странными концентрическими кругами и простенькими безобразными кляксами.
Несмотря на этакую фривольность во внешнем виде модели, общая обстановка в зале-студии была деловитая, трезвая и строгая. Полыхали молниями вспышки фотоаппаратов, две девушки в темно-синих рабочих комбинезонах по указанию фотографа: молодого, лохматого, с жиденькой бородкой и сиреневыми кругами под утомленными глазами, выглядевшего изможденным до крайности, — таскали из угла в угол подсветку и декорации-драпировки. Двое немолодых мужчин в противоположном от подиума, далеком, как заморские острова, затененном углу зальчика, стоя возле небольшого резного столика, что-то деловито обсуждали, совершенно не обращая внимания на происходящее за пределами их маленького круга.
Плавно и чуть заторможено передвигающийся вокруг подиума лохматый фотограф, то приседающий, то встающий на цыпочки, изгибающийся под невероятными углами и что-то при этом показывающий своими худыми руками модели, остановился в полудвижении и глубоко вздохнул. Похоже, у него совсем не получалось то, что он задумывал перед съемкой, и теперь с окончательно расстроенным видом фотограф разочарованно махнул рукой.
— Ника, милая, — чуть испуганно и бесконечно льстиво обратился он к модели. — Ты не двигаешься, ты просто ходишь, а мне нужно твое, именно твое движение… так, как только ты умеешь…
— Я на каблуках умею, — хладнокровно парировала Ника. — А без каблуков я просто хожу. Это-то хоть тебе понятно? Мы будем продолжать? или мне уже стоит смыть с себя всю эту чушь?
Она изящно провела руками вдоль тела, указывая на подтеки и разводы краски. В самом деле, подсохшая гуашь раздражала кожу, доставляя не самые приятные ощущения девушке.
— Ну, потерпи, — по возможности ласково попросил фотограф, понимая, что результат его стараний сейчас полностью зависит от настроения и капризов взбалмошной модели. — Давай передохнем минут десять, а потом еще раз попробуем? Мне хочется сегодня хотя бы какой-нибудь результат получить, а то ведь потом тебя повторить не допросишься…
— Конечно, не допросишься, и не вздумай просить, — безапелляционно согласилась Ника. — Если бы знала, что ты меня краской просто обмажешь, как огородное чучело, то сразу бы наотрез отказалась. А то — купилась на заграничные слова: «боди-арт», тут тебе, «роспись по телу», туда-сюда… тьфу, срамота, одно только слово…
Блондинка на самом деле, не изображая, от души плюнула на подиум и, уже не обращая внимания на лохматого фотографа, помахала рукой одной из ассистенток:
— Валя, ну, дай мне халатик, что ли? заодно и папироски прихвати…
Не то, что бы Ника стеснялась находиться обнаженной в студии при фотографе, его специально для успокоения некоторых мнительных моделей приглашенных ассистентках и двух антрепренерах, занятых увлеченным обсуждением собственных дел, но законы жанра требовали в перерыве между съемками непременно облачаться в халатик. Да и сама по себе «роспись по телу» Нике категорически не нравилась, и блондинка инстинктивно хотела спрятать ее и от посторонних глаз.
Ассистентка Валентина засеменила в уголок зала, где за небольшой ширмой была развешена верхняя одежда, уложен на маленький стульчик единственный предмет нижнего белья Ники и уже заранее приготовлен коротенький, шелковый, цыганской расцветки халатик. Вторая ассистентка подошла к фотографу и о чем-то, видимо, личном стала говорить ему на ухо, для чего долговязому парню пришлось сильно наклониться. Похоже, разговор шел неприятный, то ли о прибавке жалования, то ли о внезапной беременности, фотограф довольно противно гримасничал и морщился, выслушивая девицу.
Появившаяся из-за ширмы с халатиком и пачкой сигарет Валя не успела пройти и пары шагов в сторону подиума, как от гулкого звучного удара простая деревянная дверь в студию распахнулась, едва не ударившись о стену с размаха. Что-то заворчало, запыхтело, зашелестело и застучало в маленьком коридорчике, расположенном сразу за дверью, и в зале возник высокий, в веселый хлам пьяный, но отлично держащийся на ногах мужчина в светлом, цвета слоновой кости, костюме, держащий на вытянутой руке за шиворот второго, уныло пьяного и еле перебирающего ногами, одетого, как для контраста, в старенький свитерочек и мятые непонятно чем заляпанные брюки.
Выпустив из рук своего компаньона, который немедленно переместился к стене и попытался там уснуть, старательно соблюдая горизонтальное положение, нежданный гость шагнул к подиуму, подозрительно оглядывая на ходу зал.
— Ника! — громогласно заявил он, уставившись на разукрашенную блондинку. — Кто тебя так похабно разрисовал? Вот эти, что ли?
Он обвел широким жестом студию, остановив плавное движение руки на фотографе. Притаившихся в темном углу мужчин, ставших, кажется, в этот момент меньше ростом и значительно уже в плечах, он пока еще не заметил, или умело сделал вид, что не заметил до поры, до времени.
— Карев, — мгновенно узнав своего любимого, скривила губки блондинка. — Карев, не хулигань, мы тут работаем, в то время как ты прохлаждаешься в пьяном виде неизвестно где. И вообще, если бы я знала, что меня так раскрасят, то не пришла бы сюда ни за какие пряники…
— Во дела! — с хмельной искренностью изумился Антон. — Это, выходит, тебе такой макияж попросту не нравится? А все равно приходится вот этого пидараса слушать?
Два быстрых шага и очередной жест в сторону лохматого фотографа плавно перетек в бодрый прихват за грудки и подтаскивание поближе к себе очень невыгодно смотрящегося рядом с романистом изможденного и перепуганного молодого человека.
— Только слегка, Карев, не убей… — деловито предупредила Ника, спускаясь с подиума навстречу Вале, халатику и папиросам.
Она знала, что спорить с пьяным Антоном невозможно, впрочем, с трезвым это тоже было затруднительно, но трезвый Карев все-таки не часто распускал руки в отношении мужчин, а вот пьяным частенько забывал рассчитать свою силу в отношении других.
— Да я и не думал никого трогать, еще вляпаешься, — удивленно сказал Антон, чуть-чуть отпихивая от себя фотографа. — Только посмотреть поближе хотел…
Это самому романисту показалось, что «чуть-чуть», а фотограф почему-то быстрым, неуправляемым скоком, задом наперед, пересек зальчик и приземлился под столиком, возле которого только что стояли антрепренеры. Те успели предусмотрительно отскочить, но недалеко, да и к тому же обнаружили себя этим движением…
— А это еще что за онанисты в уголку притаились? — прикидываясь удивленным, бесцеремонно ткнул в них пальцем Антон, не спуская при этом глаз с блондинки. — Поглядываете, значит, за голыми, можно сказать, женщинами?..
— Господин Карев, не буяньте, — с трусоватым нахальством проговорил один из антрепренеров, пытаясь одновременно спрятаться за спину второго. — Сейчас полицию вызову…
— Во — законник нашелся, — чуть отвлекаясь от созерцания Ники, пренебрежительно ответил Антон. — А в рыло тебе, законник?..
— Всё! Сеанс окончен! — звонко выкрикнула Ника, бодро размахивая руками. — Карев, ты чего сюда приперся? и кого с собой приволок? рассказывай, пока я курю, а то потом сразу же пойду в душ… и одна, учти это.
Антон моментально, как по взмаху волшебной палочки, отвлекся от обрадованных антрепренеров и