хорошо. Бывали у него иной раз такие вот «приливы» туманных, но однозначных ощущений.
А вернувшись на бензоколонку, Климовский убедился в который уже раз в жизни, что интуиция его не обманула: у Герда и Зины все было не просто хорошо, а очень хорошо.
В маленьком сарайчике за домом анархист обнаружил настоящее химическое производство: большой перегонный куб, нечто, напоминающее миниатюрные ректификационные колонны, множество змеевиков, труб, кранов и краников. Все это хозяйство было собрано в сарайчике не для захламления свободного места или коллекции, это все работало, кипело, плюхало, выпуская пар через клапаны, капало и собиралось в самые разнообразные бутылки.
— Это я от скуки, — честно признался Герд. — Заняться больше нечем, а старые знания и навыки хоть куда-то приложить хочется… вот и сотворил…
Назвать его творение самогонным аппаратом язык не поворачивался. Это было самое настоящее, заводское, правда, в миниатюре, производство спирта высшего качества, причем, в количествах вовсе не промышленных, продажных. Пара-другая литров в месяц — вот и весь выход мини-фабрики, но далее вступали в действие очередные таланты Герда. Из доморощенного спирта, колодезной воды и всевозможных трав и фруктов он творил ликеры, настойки, наливки, водки изумительного вкуса.
В жизни к спиртному относящийся равнодушно, но признающий положительные качества ста граммов перед боем или стакана водки с устатку, Климовский был просто ошеломлен предложенной ему за обедом вкусовой гаммой напитков, да и сам обед в исполнении Зины был просто выше всяческих похвал.
— Да ты ведь, однако, химик от бога, — похвалил Герда анархист, когда они вышли на свежий воздух после еды.
— Это так, пустяки и любительщина, — отозвался бледнолицый, но было заметно, как приятна ему похвала.
На какие-то доли секунды Климовский задумался, не обратить ли странного человека в свою «веру», не сделать ли из него химика-взрывника, способного из питьевой соды, уксуса и медного купороса соорудить взрывное устройство, но тут же отмел эти мысли. Взрывчатки и исполнителей в подполье было достаточно, и химики среди инсургентов имелись очень неплохие, а вот расставаться с тщательно оборудованным гнездом-лежкой было бы просто неразумно, особенно если учесть все те старания, что анархист приложил для легализации своих «маугли». Пусть уж лучше потчует своими ликерами и наливками одного Климовского, живет в полной безопасности и неведении и обеспечивает лишь фактом своего существования при бензоколонке спокойный, безмятежный отдых временами изнуренному на акциях инсургенту. Правда, именно после этого случая Климовский аккуратно, через абсолютно проверенных людей, поинтересовался, не случалось ли весной или в начале лета побегов из психушек помещенных туда ученых-химиков, не обязательно с какими-то громкими, известными именами, а хотя бы просто хороших, крепких прикладников… И выяснилась презабавная вещь — в психбольницы практически не попадали химики, кроме доморощенных отравителей или явных шизофреников, вообразивших себя Менделеевыми. Ну, а кроме того, никаких побегов из больниц, да еще сразу двоих пациентов ни весной, ни летом не было зафиксировано. Но головной боли Климовскому это не прибавило, он уже доверял своим знакомцам из леса, проверив их самым простым и действенным способом — временем.
Это время все и расставило на свои места. Разыскиваемый всеми полицейскими и особыми силами Империи, дерзкий, предусмотрительный, авторитетный, но старающийся изо всех сил оставаться в тени лидеров анархист стал все чаще и чаще, без особой на то нужды, заглядывать на бензоколонку не только, чтобы отдохнуть, но и просто попить ликеров и водок собственноручного изготовления странного бледнолицего мужчины, поговорить с ним о всяких отстраненных материях или о конкретных хозяйственных делах…
Наверное, обо всем этом успел подумать Климовский, выпивая полстакана крепкой настойки со вкусом можжевельника, мяты и чабреца.
— Хорошо тут, спокойно, — признался неожиданно анархист, отставляя стакан на столик. — Электричества вот не хватает, может, при случае, генератор прикупить?.. не дело это — сидеть при керосинке-то… не прошлый век на дворе. Все равно топливо свое, жги — не хочу…
— Мне и при керосиновой лампе нравится, — поспешил отреагировать Герд. — А топливо, ну… не знаю, Толля, как ты концы с концами сводишь, только ведь не покупают почти ничего… я неделю назад от бензина отказался, заливать некуда, емкости полны с прошлого месяца.
— Не во всем прибыль должна быть, — ответил Климовский, думая, что такие вот мысли любому другому человеку, не Герду, должны были придти в голову давным-давно. — Я просто могу себе позволить содержать этот дом, бензоколонку, невзирая на затраты. Прибыль можно сделать и на другом. Ладно, не ночной это разговор, Герд, пойду я наверх… там все, как обычно?..
— А что может измениться в твое отсутствие? — даже, казалось, удивился бледнолицый. — Зина там пыль стирала, вот и всё.
Он еще разок обратился к буфетику, пошарив теперь где-то в нижней его части и, скорее на ощупь, чем на взгляд, вытянув оттуда две консервные банки: фасоль в томате и какую-то странную, похоже, импортную ветчину.
— Сейчас еще хлеба принесу, на кухне он, — шагнул к дверям Герд и на ходу спросил, глядя, как анархист рассовывает по карманам консервы и маленький специальный ножик для их открывания: — Может, и бутылку с собой захватишь?
— А — давай, — согласился Климовский. — Перед сном полезно, а стаканом в такой темноте тащить — только разливать…
Бледнолицый, через секунду принеся хлеб, ведь кухонька располагалась рядом, за соседней дверью и была, пожалуй, еще меньше по размерам, чем занимаемая Гердом комната, подсвечивая «летучей мышью», проводил почетного гостя-хозяина с консервами в карманах, с хлебом и бутылкой настойки в руках до лестницы, ведущей с противоположной стороны домика на мансарду, и подсказал:
— Там лампа слева от входа висит, на гвозде, а спички, полный коробок, на столе лежит…
— Найду, не беспокойся, — кивнул в благодарность за заботу Климовский. — Все-таки здесь — я дома…
26
Влажная, обволакивающая духота безмерно раздражала, мешала дышать полной грудью и липла на лицо, как невидимая, клейкая, противная паутина. Зеленое, безбрежное море джунглей, казалось, замерло, яркое и эффектное, как на рекламной картинке, сияющее под нестерпимо палящим солнцем, раскинувшееся до самого горизонта, скрытого стеной зарослей, и уходящее далеко-далеко за горизонт. Но стоило только Нике поднять руку, чтобы отереть с лица выступивший пот, как неподвижная, лаковая, только что неживая картинка ожила, и в нос отвратительным смрадом ударили запахи гниющих растений, трупов мелкой живности, застоявшейся, грязной, протухшей воды… и пришли звуки… немузыкальные, пронзительные вопли обезьян, отчаянные крики пожираемых травоядных, победное, раскатистое, ужасающее урчание насыщающихся хищников… а потом — перекрывая все — ударили по барабанным перепонкам тяжелые, могучие шаги. Огромное, пока еще невидимое стадо слонов двигалось откуда-то из глубины зеленого моря джунглей, сминая все на пути, предупреждая мир о своем приближении громким, отчаянным и грозным гудением тысяч хоботов, топотом десятков тысяч мощных ног. Казалось, могучая и беспощадная волна подымается над погибающими, вытаптываемыми джунглями, волна бед, горя и лишений.
Все ближе и ближе… вот сейчас, через мгновение, стадо выйдет из-за плотной, зеленой пока стены деревьев, обвитых густыми лианами, и, просто не обратив внимания на попавшегося под ноги человечишку, пойдет, потечет, устремится дальше, увлекаемое древним великим и могучим инстинктом.
Ника вскинула взгляд к небу и в то же мгновение первые нолсы вышли и как будто замерли перед ней. Огромные, в три-четыре человеческих роста, обернутые вокруг бедер невнятными бурыми
