— Так надо… сейчас же… — глаза и пышные кудрявые волосы Эмилии буквально загорелись, она едва ли не захлебывалась словами. — Туда, в бункер… взять Волобуя, и Филя-парашютист не откажет… ну, еще пару городовых покрепче…
— Остынь, девочка моя, — устало посоветовал комиссар. — Никогда не принимай скоропалительных и очевидных решений. Судя по твоим рассказам, пусть и девяносто процентов в них — студенческий вымысел и городской фольклор, эта котельная — местечко еще то… не самое приятное в жизни. Так вот, в бункер, как ты его назвала, я не сунулся бы не только с местными кадрами, а даже с теми оперативниками из столичной полиции, с кем раскручивал длиннющую цепочку наркоторговцев. Ту самую, что привела меня домой, на эту синекуру. Без взвода особого назначения там делать нечего, а уж если вспомнить, как твоя Милка легким пинком выбила дверь в доходном доме, а потом ласточкой — ну, или нетопырем — вылетела из окна третьего этажа и убежала, даже для приличия не захромав…
— Дядя, но что же теперь делать? Ведь надо же что-то делать? — недоуменно спросила резко охлажденная трезвыми рассуждениями девчушка.
— Делать — надо, — согласился полицейский. — Но по уму. И не лезть на те вершины, взять которые явно не сможешь. Еще одно тебе правило, а то ведь потом, даже с полдороги, падать больно бывает.
Эмилия задумалась, решая — чтобы еще такого сказать, чем подвигнуть и дядюшку, и начальника городской полиции на более энергичные и решительные действия, которые — она была в этом целиком уверена — необходимо предпринять срочно, просто экстренно. Но никаких нужных слов и мыслей в голову, как на зло, не приходило, и молчание затягивалось. Но тут — повезло — её выручила распахнувшаяся дверь кабинета.
Не постучавшись, даже символическим кашлем не обозначив своего прибытия, в помещение вошел столичный викинг — капитан Хольм с кипой бумаг в руке и крайне кислым выражением на лице.
— Хорошо, что вы уже здесь, господин комиссар, — сказал особист, забыв поздороваться, впрочем, сегодня-то они уже виделись после ночной акции.
Того лощеного, надменного, столичного викинга, что появился в Энске несколько дней назад, в сотруднике Департамента Безопасности становилось все меньше и меньше — полицейский с удивлением обнаружил, что Хольм не брит, хотя это и не бросалось в глаза издали, все-таки у блондинов меньше проблем по этой части. А еще, глаза капитана Особого отдела покраснели, и он стал походить на классического альбиноса.
— Ах! — не забыв прихватить со стола папку с личным делом Вилля, будто только за этим и заходила в кабинет начальника, Эмилия шустро ретировалась в приемную, старательно прикрыв за собой дверь.
Даже не проводив секретаршу взглядом, особист буквально рухнул на стул и протянул начальнику полиции принесенные с собой документы.
— Этого паренька, пожалуй, пора отдавать вам, господин комиссар, — пояснил Хольм, с силой растирая ладонями щеки, будто пытаясь проснуться или просто взбодрить себя. — Торговля наркотиками там вопиющая, пусть теперь ваш следователь раскручивает — от кого, кому, за сколько и как часто. А я, все-таки, фигура не процессуальная.
— Благодарю, — принимая исписанные аккуратным, понятным почерком листы бумаги, отозвался полицейский, перекладывая их, на всякий случай с глаз долой, в ящик стола. — Но, кажется, по другому делу от мальчишки мало проку, или я не прав?
— В чем-то участвовал, конечно, — ответил особист с грустью в голосе. — Разводил и перекомпоновывал препараты, которые… ну, трудно понять из его рассказов, но все-таки доставлял в университетские лаборатории академик Пильман. Но — не лично из рук в руки этому студенту, а кому-то из старших, правда, не стесняясь присутствия посторонних. Как-то, примерно, так. Этот Гейнц все время путается, пугается, несет какую-то ерунду… эх, вы бы послушали сами, комиссар, умилились. Из колбочки А отливаем голубые глазки, из пробирки Б наливаем длинные ножки, добавляем из ампулы Ц качественную кожу, а из флакончика Д — густые длинные волосы…
Рассказывая всю эту несуразицу, капитан Хольм чуть изменил голос, стараясь говорить пискляво и плаксиво, имитируя речь задержанного. Получалось не очень артистично и качественно, но основную мысль Тарон понял легко.
— … потом все это перемешиваем в чашке Петри, выпариваем на медленном огне, разбавляем витаминами в определенной пропорции и, наконец, фасуем по ампулам… — продолжил контрразведчик, вздохнул и уже нормальным голосом закончил: — Ни состава препарата, ни формул… да и по академику свидетельство совершенно косвенное. Так что попросите следователя сосредоточиться только на наркотиках, тем более, я связался с нашим отделом в столице и кое-какие сведения по источникам — откуда взялись ампулы с фабричной маркировкой — уточнил.
— А зачем же эти студентики наших, городских девчонок красавицами делали? — решился перевести мысли капитана в нужное русло полицейский. — И что с этой Милкой Макоевой, которая во время акции смогла так красиво уйти, сотворили?
— Вы будете смеяться, комиссар, — вздохнул особист. — Но больше, чем на постельные дела, фантазии этого студентика не распространяются. Хотелось ему, видишь ли, красивую деваху употреблять, да не просто красивую, а — чумовую. Вот только, похоже, он и сам не понял, насколько чумовая она получилась.
— Завтра утром приезжает академик Пильман, — не совсем кстати напомнил полицейский своему собеседнику. — Что нам делать с ним? Я имею ввиду, конечно, себя и городскую полицию. У вас будут какие-то специальные инструкции? Или, как обычно, я отряжу полдесятка городовых присматривать, чтобы у дома Пильманов не болтались всякие подозрительные и праздношатающиеся личности?
Хольм взял маленькую паузу, задумчиво побарабанив пальцами по столешнице. Потом вздохнул, видимо, приняв окончательное решение, максимальное, на которое был уполномочен своим начальством.
— С академиком придется разбираться. В первый день, конечно, ничего не получится, у него, как я понимаю, официальная программа, визиты в мэрию, в университет, к друзьям детства. А вот вечером, попозже, когда вся официальная часть закончится, надо…
— Не надо, — перебил контрразведчика звонкий женский голос. — Не надо вечером разбираться с академиком. Да и вообще — просто не надо.
На пороге кабинета стояла, уперев ладони в бедра, миниатюрная блондиночка с копной тщательно взлохмаченных платиновых волос, невероятным для мужчин образом балансируя на фантастических четырехвершковых каблуках, одетая в скромные черные брючки, выразительно облегающие её соблазнительные выпуклости и короткую черную кожанку. Под распахнутой курткой, поверх белой футболочки, на груди блондинки матово светился большой, белого металла, медальон со странным и видимым даже издалека рисунком средневековой крепости и верхового воина-рыцаря подле нее. Позади блондинки, невероятным образом исхитрившейся незаметно войти в кабинет начальника полиции во время разговора с Рихардом Хольмом, маячили двое — худощавый, тусклый в серо-зеленом помятом костюме и приметных очках в золотой оправе и мощный, поперек себя шире, но невысокий, абсолютно лысый, в бесформенном буром свитере.
12
Кажется, даже у капитана Особого отдела слегка приоткрылся рот от удивления, что уж тут говорить о провинциальном начальнике полиции, впервые в жизни живьем, даже еще в двух шагах от себя, в собственном кабинете увидевшем Нику. И пока оба правоохранителя приходили в себя, блондинка, изящно цокая каблучками — и как такое получается на затертом казенном линолеуме? — подошла поближе к столу, пропуская в глубину небольшого кабинета своих сопровождающих.
«А ведь при нас она такого себе не позволяет, — удивленно подумал Купер, отступая от входа в сторону окна. — Ведет себя просто, естественно, как с друзьями…» Брызжущая вокруг себя ослепительным фейерверком соблазнительнейшей эротичности блондинка легко превращала светлый весенний день в мрачные осенние сумерки, среди которых только она и выглядела единственным ярким пятном.
