Адъютант генерала Май-Маевского

комнату и здороваясь с Май-Маевским.

— Положение неважное. Надвигается лава: трудно удер­жать части, опьяненные победой на фронте Колчака,— сказал Май-Маевский.

— Брось, отец, эту лавочку! Поедем в Италию. Все равно не спасешь положения. Скажи, денежки у тебя есть? — иронически посмеивался Шкуро и хлопал по плечу Май-Маевского.

— А то я тебе дам, у меня двадцать миллиончиков есть. На жизнь хватит.

— Оставь, Андрюша, глупости говорить,— серьезно сказал Май-Маевский, углубляясь в карту.— Я смотрю, как бы выравнить фронт, задержать временно наступление красных.

— Теперь уже поздно,— перебил Шкуро: — надо бы по­раньше выравнивать. Ну, я тебя не буду отвлекать от ра­боты. Еду в ставку, а оттуда прямо в Италию. До сви­данья, отец, не поминай лихом, мы с тобой еще увидимся.

Май-Маевский, сделав гримасу, распрощался со Шкуро.

Каждый день поступали сводки, извещавшие о критиче­ском положении фронта. Май-Маевский не ездил к Жмуд­ским и пил стаканчиками водку. Как-то я спросил гене­рала, угрожает ли опасность Харькову. Май-Маевский ответил:

— Не только Харькову, но придется отдать и всю за­нятую территорию юга.

Я намекнул ему, что, благодаря иностранным орденам, и за границей будет хорошо.

— Все эти награды не имеют значения: когда будешь без армии и родины, ордена вызовут лишь скрытые на­смешки наших союзников. Я этого не перенесу, — твердо сказал генерал, помолчал и добавил:

— Я лучше предпочту кольт...

В то время, как на фронте происходило беспорядочное отступление белых, мой брат Владимир уничтожал часть сводок. Не получая их, Май-Маевский решил, что части отходят, не имея связи.

Генерал поражался, когда получал периодически сводки в которых указывалось: «сосредоточились там-то...», ругался, что не получил их раньше. Но, учитывая общее отступление, не задумывался о причинах.

Брат пробовал связаться с харьковской подпольной организацией, но это ему не удавалось. Зная хорошо, что отступление будет продолжаться, он решил действовав в тылу. Заготовив необходимые документы, Владимир поехал в Севастополь в отпуск, с целью организовать подпольный комитет и провести в Крыму восстание.

МАЙ-МАЕВСКИЙ В ОПАЛЕ

Однажды рано утром из ставки главнокомандующего прибыл капитан с секретным пакетом и просил разбудить ген. Май-Маевского.

Вспыхнула мысль, что брата арестовали.

Сдерживая волнение, ощупывая в кармане револьвер, я сказал:

— Я—личный адъютант командующего. Давайте пакет,

Офицер категорически отказался, ссылаясь на приказа­ние Деникина передать пакет только в собственные руки Май-Маевского.

Генерал уже проснулся и, уставившись в потолок, курил папиросу.

Капитан передал пакет и вышел. По приказанию Май- Маевского я сорвал сургучные печати и застыл на месте, в большом внутреннем смятении.

По мере того, как Май-Маевский читал письмо, выраже­ние его лица становилось все печальнее и злее. Я сразу понял, что дело идет не об аресте брата.

— Капитан, прочтите мое новое назначение и возьмите бумагу. Я вам продиктую.

«Дорогой Владимир Зенонович, — писал Деникин, — мне грустно писать это письмо, переживая памятью вашу ге­роическую борьбу по удержанию Донецкого бассейна и взятие городов: Екатеринослава, Полтавы, Харькова, Киева, Курска, Орла.

«Последние события показали: в этой войне играет глав­ную роль конница. Поэтому я решил: части барона Вран­геля перебросить на ваш фронт, подчинив ему Добровольческую армию, вас же отозвать в мое распоряжение. Я твердо уверен, от этого будет полный успех в дальней­шей нашей борьбе с красными. Родина требует этого, и я надеюсь, что вы не пойдете против нее. С искренним уважением к вам —

Антон Деникин».

— Я этого давно ждал, — с горечью сказал генерал: — писать не нужно; я раньше буду, чем дойдет ответ. При­кажите из состава поезда выделить мой вагон и пригото­вить паровоз.

Только-что Май-Маевский условился с начальником штаба о заместительстве до прибытия нового командующего, как из ставки уже пришла телеграмма, сообщавшая о выезде Врангеля в Харьков.

— Я отлично знал, что вслед за письмом должен выехать Врангель, — сказал Май-Маевский.

Начальник штаба просил генерала обождать в Харькове барона, но Май-Маевский наотрез отказался.

Кажется, в тот же день нас навестила Анна Петровна и Катя Жмудская. Обе — грустные-прегрустные. Анна Пе­тровна прошла в кабинет генерала, а Катя осталась со мной в «интимной комнате». Она умоляла меня ехать за гра­ницу. Намекала на то, что у них крупный капитал вло­жен в иностранные банки, что сестра замужем за англи­чанином-миллионером.

— Из Харькова мы захватили массу ценностей, — убе­ждала Катя: — Павлик, ты отказался на мне жениться, ссылаясь на военное время. Но, ведь, за границей нам никто не помешает. Купим великолепную виллу и будем жить, где нам понравится.

Я наотрез отказался. Губы женщины дрогнули от горь­кой иронии:

— Может быть, ты меня совсем не любишь и намерен находиться при Май-Маевском, при дворе английского ко­роля? Ведь он лорд... В Лондоне найдешь красивее меня...

Я перебил:

— Перестань говорить глупости. Иди лучше попро­щайся с Май-Маевским. А что будет дальше: поживем — увидим.

Катя нервно вскочила и, не глядя на меня, прошла к ге­нералу. Она уговаривала старика отпустить меня за гра­ницу. Май-Маевский давно предлагал мне жениться на Кате. И теперь он долго убеждал меня ехать за границу. Но я категорически отказался.

Катя и Аня сердечно простились с нами и ушли запла­канные.

Весть о замещении Май-Маевского Врангелем быстро разнеслась по всему фронту. Буржуазное население встре­тило уход генерала радостно.

Да, этого нужно было ожидать, так как зажиточный класс всеми силами поднимает авторитет того лица, кото­рое стоит на страже их капиталов, но стоит лишь затро­нуть их интересы, как этот же класс с ненавистью обру­шивается на своего «выдвиженца».

Торгово-промышленники города Харькова в день празд­ника Добрармии произвели добровольный сбор в своей среде.

Подписались на сорок миллионов, но внесли всего лишь шестнадцать.

В связи с изменившимся положением на фронте, торгово- промышленники медлили со взносом добровольного сбора, так что Май-Маевскому пришлось издать постановление, обязывавшее внести недоплаченные 24 миллиона в недель­ный срок.

«В противном случае сбор будет повышен на пятьдесят процентов и принудительно».

Это постановление вызвало среди буржуазии ненависть к Май Маевскому.

Они на всех перекрестках Харькова заявляли о неслы­ханном безобразии, сравнивая действия генерала с дей­ствиями тех же большевиков.

Радость их была неописуема, когда Май-Маевский сдал командование Врангелю. Но войска симпатизировали ко­мандующему.