разве не в его силах ненароком внести какой-нибудь элемент, который, после апелляции, будет рассматриваться как ошибка суда?
В случае же преступления против людей, способных прямо или косвенно повлиять на его будущее, присутствующие могут решить, что наблюдают аналогичное действо, на деле же перед ними разворачивается слушание, механизм которого построен с аккуратностью механизма баллистической ракеты. Они видят колеблющуюся защиту и противостоящее ей яростное обвинение, жесткого судью и присяжных — настолько безжалостных, насколько это смог организовать прокурор. Вы видите, как он штурмует слабые звенья защиты, как тщательно избегает случайной процедурной ошибки.
Не в каждом городе такое имеет место. Но в большинстве это так. Предположим, вы были прокурором. Предположим из государственных фондов вам выделили сумму, недостаточную для организации тщательной подготовки каждого дела. На чем вы сэкономите и на что потратите? Проблема деликатная, и затрагивает она и полицейские расследования. Если у вас не хватает времени и личного состава, чтобы раскопать до конца все дела, на каком из них вы сосредоточите усилия? Проблема не стоит так остро там, где места прокуроров занимают профессионалы, те работают более длительные сроки, и им хорошо платят. И вот когда ты натыкаешься на этого редкостного зверя — ярого защитника угнетенных и униженных, заклятого врага власти и привилегий, ты сталкиваешься с той же проблемой — но поставленной с ног на голову.
В этом смысле правосудие в большей степени зависит от того, кем ты являешься, нежели от того, в чем ты проштрафился.
А Дуайт Макейрэн убил единственную дочь одного из влиятельнейших людей Брук-сити. Прошение о переносе разбора дела в другой округ было подано с опозданием, и его отклонили.
Между тем убей он в такой же ситуации и по тем же мотивам девицу сродни той, что его родитель подцепил на Дивижн-стрит, его бы, возможно, вообще не потащили бы в суд.
После окончания своего первого сезона в профессиональном футболе Макейрэн в середине января вернулся в Брук-сити с идеей завязать кое-какие деловые связи, что позволило бы ему продержаться в межсезонье и стало источником существования, если бы или когда бы он надумал порвать с Национальной футбольной лигой.
Он снял каморку в гостинице, стал разливаться соловьем на клубных обедах, раздавал интервью, делился прогнозами с местными спортивными репортерами и стал продавать страховки агентства «Атлас» вместо старика Роба Брауна, который сделался совсем ветхим и уже не в силах был ходить по клиентам. Две недели и одну проданную страховку спустя ему это разонравилось. Позднее Роб говорил, что вся эта милая затея обошлась ему ровным счетом в три сотни долларов.
Какое-то время он занимался продажей спортивных товаров. Неделю провел за конторкой в отеле «Кристофер», откуда его выгнали за пьянку. Постовые уже устали предупреждать его, когда он сломя голову носился из конца в конец города в своей голубой открытой машине, и начали вовсю его штрафовать. К тому времени он уже оброс всевозможной шпаной.
Я знал, что он стал болтаться по всяким притонам на Дивижн-стрит, но не слишком задумывался над тем, что за этим стоит, пока Лэрри Бринт не вызвал меня и, плотно закрыв дверь, не сообщил:
— Питерс тут беседовал со своим информатором по совсем другому поводу, и неожиданно всплыло кое-что о брате твоей жены Дуайте. Он в платежной ведомости Джеффа Кермера, получает каждую неделю.
Наверное, у меня был ошеломленный вид.
— Что же он делает?
— Источник Элфи сообщает, что Джефф использует его как грубую силу. Народ там этой зимой подраспустился, потому что Джефф чуть свою хватку ослабил. Так вот Макейрэн и помогает вновь на них уздечку набросить.
Я вспомнил только что поступившего в больницу пациента — владельца заведения «Брасс ринг», что на углу Дивижн и Третьей. Появившись с обоими переломанными запястьями, вывихнутым плечом, внутренним кровоизлиянием, он сообщил, что поскользнулся, спускаясь в свой погреб. Мы допрашивали его в больнице, будучи практически уверены, что даром теряем время.
— Дэйви Морриса?
— Поговаривают, что это дело рук Макейрэна и что Кермер высоко оценил работу.
— Что-то все это мне не по вкусу.
— Вот я и потолкую с Джеффом, а ты давай с самим героем.
Ничего у меня с Дуайтом не получилось. Он казался задетым, так и кипел от возмущения. Джефф Кермер — это друг. Зачем болтался в заведении Джеффа «Холидей лаундж»? Просто Джеффу втемяшилось, будто кое-кто туда приходит специально, чтобы с ним, Дуайтом, пообщаться, Джефф ему даже спиртное со скидкой продает. Ей же Богу, ни у кого он на окладе не состоит. Есть у него кой-какие планы, может, выгорит, может, и нет. Пара приятелей подбрасывают ему деньжат, чтобы он на плаву держался. Мне бы, черт побери, следовало бы знать, парень из профессиональной лиги ни в жизнь не свяжется с кем-то, кого несколько раз арестовывали за незаконные азартные игры. Такого в момент бы из лиги вытряхнули. Ну и что, что ему делали скидку в баре?
Я застал его в меблированной квартире на Брукуэй в одиннадцать утра. В тот момент, когда стало ясно, что наши разговоры ни к чему не ведут, из ванной выплыла Милред Хейнемэн, укутанная в желтую простыню наподобие саронга, и разразилась деланным изумлением. Это была худощавая темноволосая девушка, шалая как мартовский ветер, одевавшаяся с претензией на элегантность, ее несомненную привлекательность портил рот — вяло очерченный, постоянно находящийся в движении, выводящий каждое слово так утрированно, будто она обращалась к людям, читающим по губам.
Я стоял возле двери. Одетый в халат, Дуайт, сильно небритый, сидел за кофе с газетой.
— Позволь мне представить детектива сержанта Хиллиера. Сержант, это мисс Хейнемэн. — Дуайт все это произнес с нескрываемым сарказмом.
— Вообще-то, мы встречались, — произнесла она, проделав необходимую работу своим ртом. — Разве не так? И ведь не раз и не два. Вы очень замечательный сержант. Дуайти, дорогуша, тебе просто необходимо что-то сделать, чтобы горячая вода шла нормально. Куда же я засудобила мои сигареты? А, вот где они…
Да, мы встречались. Люди не переставали изумляться, какими непохожими могут быть брат и сестра. Поль-младший родился на четыре года раньше нее и уже при рождении выглядел пятидесятилетним, он всегда был серьезен, казался очень надежным и вообще во всем правильным. Мать их умерла, когда Полю-младшему было пятнадцать. Милред вышвыривали из каждой школы, куда ее удавалось пристраивать, в том числе и из швейцарской. В восемнадцать она стала получать деньги из тех, что ей завещала ее транжирка бабушка. Она жила как моряк на берегу, будто думала, что ей мало будет всех постелей в мире, что нет гоночного автомобиля, скорость которого ее бы удовлетворила, что даже самые поздние вечеринки заканчиваются слишком быстро. Под влиянием порыва она мчалась в какие-то далекие места, а возвращения ее в Брук-сити никогда нельзя было предвидеть. Всякий раз, появляясь в городе, она создавала для нас проблемы. Ей было двадцать два. Газета, принадлежащая ее отцу, не пропускала ни одной статьи о ней. Она так свыклась с тем, что мы постоянно вытаскивали ее из всех передряг, что стала считать, будто мы значимся в платежной ведомости ее родителя.
Мне довелось расследовать одну из самых сомнительных ее историй тремя годами раньше, когда я был в самых малых чинах. Некая процветающая пара по фамилии Уокер отправилась в путешествие в Европу, было это весной. На пасху их сыночек зазвал двух своих приятелей по колледжу в их пустующий и весьма симпатичный дом в районе Хиллвью, неподалеку от дома Хейнемэнов. Насколько мы смогли восстановить ход событий, трое парней на протяжении пяти дней и ночей непрерывно бесчинствовали, используя прелести Милред и огромные запасы спиртного — пока приятель Уокера не отдал концы. Мы примчались туда спустя десять минут после звонка отпрыска Уокеров, еле ворочавшего языком. Он был слишком пьян, чтобы его можно было допрашивать. Второго мы обнаружили в постели, где он громко храпел. Дом они превратили в форменный свинарник. Милред Хейнемэн мы нашли лежащей голой в розовой ванне, без сознания. Видимо, что-то произошло с затычкой и вода вытекла, иначе бы она там захлебнулась. На фоне сверкающей розовой эмали тело ее выглядело серым и безжизненным, возбуждавшим желание в той же мере, как какой-нибудь труп в концлагере.
