— Садись и выкладывай, как дела идут, — сказал Бу.
Я уселся на стул подальше от него, не на тот, на который он указал.
— Да ничего нового, — ответил я.
— Слышал, что Лэрри Бринт все еще не прихлопнул заведения на Дивижн-стрит, и женское население продолжает его из-за этого допекать. Похоже, Брук-сити не меняется, Фенн.
— Мы делаем что в наших силах, Бу. В городе нужно двести полицейских, но бюджетом предусмотрено сто двадцать, потому и стараемся концентрировать все, что вызывает проблемы, в одном месте, иначе с ног собьешься. Дадут Лэрри еще восемьдесят полисменов и два десятка машин — мы тут же прикроем всю эту Дивижн-стрит.
Он издал вздох, сопроводив его отрыжкой, и произнес:
— Конечно, конечно. Значит, хочу тебе сказать, что рады тебя здесь видеть. Рады, что избавимся от Макейрэна. Начальник тюрьмы Уэйли говорит, что за свою 28-летнюю службу в области пенал… пенологии не встречал такого подшефного, к нему вообще ключей не подобрать. Обработать можно практически любого — с помощью кормежки, одиночки, работы или поблажек или даже таких скверных штук, как хорошая взбучка, которая быстро прочищает мозги. Но парень, подобный Макейрэну, в этой ситуации делается героем, подонки вокруг него набираются каких-то дурацких идей, и всем заведением гораздо труднее управлять. — Хадсон испустил кудахтающий звук, как бы отхаркиваясь. — По дороге домой, Фенн, остановился бы ты где-нибудь в тихом местечке, оторвал бы ему половину башки, а то, что останется, привез бы в Брук-сити.
— Когда я могу его забрать?
— Я распорядился, что когда ты появишься, его приведут в порядок, подготовят для отъезда, так что с минуты на минуту его сюда доставят.
Хадсон только начал распространяться об округе Брук, как охранник ввел Дуайта Макейрэна.
Он бросил на меня взгляд и, узнав, вперился в стену позади Бу Хадсона, демонстрируя бесконечное терпение привыкшего к труду животного. Со своего первого посещения я его больше не видел. Давным- давно стерлись его мальчишеские черты. На лице его лежала печать воинственности и жесткости, белые шрамы выделялись на серой тюремной коже. Медного цвета волосы были острижены совсем коротко. Они поредели на макушке и поседели на висках.
На нем была дорогая одежда, в которой его сюда привезли. Сейчас, однако, она выглядела явно неуместно. Пиджак слишком обтягивал раздавшиеся плечи и был излишне свободен у талии. Из рукавов сшитого на заказ костюма нелепо свешивались тяжелые, набухшие от изнурительной работы кисти рук в каких-то пятнах.
— Он все получил из того, что было при нем? Подписал об этом бумагу, Джой? — спросил Хадсон.
— Да. И еще он получил из конторы по счету наличными, немного больше четырнадцати долларов, Бу, и эту бумагу он тоже подписал.
— Он забрал какие-нибудь личные вещи из камеры?
— То немногое, что у него было, Бу, он раздал парням из его блока.
— Благодарю, Джой. Можешь отправляться продолжать службу.
Джой вышел. Бу Хадсон положил конверт на край стола так, чтобы Дуайт мог дотянуться до него.
— Внутри, Макейрэн, ваш пропуск на выход, двадцать долларов, которые мы обязаны вручить вам по законам штата, а также три доллара и шесть центов на автобусный билет от Харперсберга до Брук-сити. Распишитесь вот здесь в получении.
Поколебавшись, Макейрэн взял конверт и с оскорбительной тщательностью пересчитал деньги. Он положил купюру в крокодиловый бумажник с золотым обрезом, монетки же швырнул в металлическую корзину для мусора. Лицо его сохраняло невозмутимое выражение.
Побагровев, Бу Хадсон произнес:
— Что ж, надеюсь, ты получил от этого удовольствие, Макейрэн. Надеюсь, такое же, какое ты получал от своего сволочного поведения, не скинув ни единого дня с твоего срока. Вел бы себя как полагается — вышел бы отсюда свободным человеком полтора года назад, а к сегодняшнему дню истек бы и условно- досрочный период.
Дуайт повернулся в мою сторону. Он говорил почти не шевеля губами. Голос был гораздо более хриплый, чем я его помнил.
— Срок закончился? Я могу теперь уйти?
— Да.
— Как ты думаешь, что случится, если я возьму и хорошенько потрясу этот жирный тупой мешок мусора?
— Ты это, полегче там! — завопил фальцетом Бу Хадсон.
— Наверное, он кликнет своих ребят, чтобы тебя отделали, а потом выкинули за ограду, Дуайт.
Макейрэн повернулся к Хадсону, вперив в него взгляд:
— Не стоит он того, — проронил он. — Что бы тебе, Хадсон, не откинуть побыстрее сандалии вместо того, чтобы медленно гнить и своим смерденьем отравлять все кругом? Задумайся над этим — через месячишко и очутишься на том свете.
— Ты снова окажешься здесь, — заорал Бу. — Богом клянусь, вернешься обратно, и в следующий раз я сломаю тебя, это я тебе обещаю. Ты у меня в слезах ползать станешь, как какая-нибудь девчонка. Я им скажу, что с тобой сделать, ты у меня…
— Пошли, — сказал Дуайт Макейрэн, и я вывел его из кабинета.
Нас сопровождали охранники, когда под моросящим дождем мы шли через тюремный двор. Охранники на выходе связались по телефону, чтобы перепроверить правильность пропуска, затем подали кодированный сигнал, чтобы открыли наружные ворота. Мы пересекли дорогу и подошли к стоянке автомобилей. Внезапно я ощутил, что его подле меня нет. Я остановился и оглянулся назад. Уперев кулаки в бока, он стоял под вязом, разглядывая мокрые от дождя листья. Маленький мальчик проехал по дороге на велосипеде. Медленно повернув голову, Макейрэн проводил его взглядом. И тут его тело как бы свело судорогой, как будто всего его затрясло. Возможно, в это мгновение он сбросил с себя часть того бремени безнадежности, что накапливалось за годы заключения. По крайней мере, когда он повернулся и двинулся по направлению ко мне, в его походке что-то неуловимо изменилось, и одежда на нем уже не смотрелась столь нелепо.
2
Когда Макейрэн сел рядом со мной в машину, он был совершенно спокоен, как если бы я его собирался подбросить до овощного магазина.
Когда мы отъезжали, он произнес:
— Для машины, которой шесть лет, миль накрутили не густо.
— Когда мы ее купили, на спидометре тоже было мало. Может, там что-то подправили. Один раз мы на ней ездили в путешествие. А так в основном раз в месяц на ней сюда приезжали да по городу немного, Мег главным образом.
— Шестнадцать раз ей пришлось уехать ни с чем — свидание было отменено. Хадсон-то уж мог бы ее предупредить.
— По крайней мере, она могла привозить передачу в этих случаях и оставлять ее там. В эти дни она чувствовала, что делает что-то доброе, хотя и не могла с тобой увидеться.
— Не остановишься где-нибудь, чтобы я мог купить сигареты?
Я притормозил у заправочной станции. Когда мы продолжили путь, я время от времени поглядывал на него. Неловкое молчание может возникать только между людьми, каждый из которых ощущает присутствие другого. Дуайту Макейрэну было столь безразлично, какое впечатление он, возможно, производит, что он мог бы пребывать и в полнейшем одиночестве. Я бросил на него взгляд. В линии густых бровей, в расположении светло-зеленых глаз, в изгибе изуродованных губ я ощущал отдаленный отзвук
