груди, и сказал:
— Дэйн, немного подтяните и поверните его. Вот здесь, джентльмены, основное входное отверстие.
Это было крохотное засохшее кровяное пятнышко сантиметров десяти ниже плеча, с левой стороны.
— Что вы думаете, Сэм? — спросил доктор Эгри.
Наш окружной патологоанатом Сэм Хессиан, наклонившись, стал рассматривать, как показалось, целую вечность пятнышко крови. Когда он выпрямился, практикант вернул тело в прежнее положение, переложив левую руку так, как она раньше лежала.
— Явный прокол, — произнес Сэм Хессиан. — Как будто какой-нибудь паршивой спицей вязальной. Входное отверстие соответствует тому, что вы обнаружили внутри?
— Укол таков, что можно предположить, что он сидел либо стоял в тот момент, когда это произошло. Угол примерно в тридцать градусов к горизонтальной поверхности.
— А легкое?
— Разумеется. Но ткань там губчатая, а при использовании исключительно острого орудия создается эффект почти самозаживления, примерно тот же, что и в околосердечной сумке. Конечно, не в полном объеме, однако кровотечение не настолько сильно, чтобы повлечь летальный исход от потери крови. Аорта этим предметом задета не была, он лишь скользнул по ней. Орудие должно было быть острым, чтобы пробить межреберные хрящи. Отчасти и гибким. Сантиметров двадцать — двадцать пять длиной. Одинакового диаметра по всей длине. Думаю, в сечении не более трех десятых сантиметра. Не знаю, Сэм, какова официальная процедура вскрытия. Могу с абсолютной точностью засвидетельствовать причину смерти, и я бы никогда ее не установил, если бы не прибегнул к мерам экстренного характера.
— Никто бы не смог этого установить, — мрачно заметил Сэм Хессиан. — Но я все же сделаю запрос на вскрытие и проведу с начала и до конца всю процедуру.
В небольшой комнате воцарилась тишина. Я обратил внимание, что на трупе Джеффа Кермера все еще были темные шелковые носки и на пальце золотое обручальное кольцо. В застоявшемся воздухе остро ощущался едкий запах дезинфицирующего средства. Я посмотрел на Лэрри Бринта. Встретив мой взгляд, он отвел глаза. Но я все же уловил некое утверждение. Бороться с этим мы и были призваны. Это было самое тяжкое уголовное преступление.
— Парочку вопросов, если можно, — сказал Лэрри каким-то скучающим тоном. — Разве он не почувствовал, что ему нанесли удар? Разве не было это чертовски больно? Он что, не звонил?
— Можем предположить, что в этот момент он выпивал, — ответил доктор Эгри. — Это давало определенный обезболивающий эффект. Ему было под шестьдесят, излишний вес, сердечная мышца в скверном состоянии. Такой человек наверняка привык к тому, что у него происходят приступы боли в районе грудной клетки, болезненные ощущения, вызванные гастритом, порой весьма сильные. Самым чувствительным местом была бы эпидерма, однако если был применен очень острый инструмент и сделано это было быстро, болевое ощущение оказалось бы незначительным, едва заметным. Хорошая сестра способна сделать инъекцию практически без боли. Можно допустить, что последующее проникающее прохождение инструмента сквозь ткани — если продвижение было очень быстрым — почти не вызывало боли вплоть до прокола стенки сердца. С этого момента боль должна была нарастать, сопровождаемая другими крайне неприятными ощущениями и удушьем.
— Сколько времени прошло между тем, как ему было нанесено ранение, и тем, как он скончался? — задал вопрос Лэрри.
Эгри пожал плечами.
— Почти сразу же он должен был почувствовать себя крайне плохо. Сердце бы гнало кровь сквозь свищ в стенке. Околосердечная мышца заполнилась бы кровью чрезвычайно быстро, это создало бы внешнее давление, что повлекло бы перенапряжение сердечной мышцы, судорожные сокращения в ней и выход ее из строя. Он должен был впасть в предобморочное состояние, почувствовать удушье, головокружение — те же симптомы, как если бы у него произошел легкий разрыв аорты.
— А напоминать это могло сердечный приступ, да? — спросил Лэрри. — Доктор, чтобы это проделать, надо обладать особыми навыками?
Эгри пожал плечами. Сжав пальцы, он сдвинул кулаки.
— Сердце ваше примерно такого размера, начальник. Размещается в середине груди, чуть левее центра. Самое трудное — продвинуть орудие убийства сквозь межреберные хрящи. Гораздо проще было бы нанести удар снизу через диафрагму. Лишь в одном случае из пятидесяти вы бы промахнулись и не попали бы в сердце. В подобной ситуации жертва обычно сохраняет способность двигаться еще в течение от десяти секунд до целой минуты. Коматозное состояние наступает через отрезок времени в тридцать секунд или же позднее — через две, две с половиной или три минуты. Между пятью и сорока минутами после удара человек будет мертв.
— О, как все это интересно, — устало произнес Лэрри с нескрываемым отвращением. — Не более пяти сотен человек хотели бы его прикончить. Боюсь, мне будет не хватать этого нудного ублюдка. Хлопот было бы по горло, если бы это оказался просто инфаркт. Благодарю вас, доктор Эгри, за всестороннюю помощь. Огромная признательность!
— Счастлив оказать услугу, — с иронией ответил Эгри. — Сэм, когда будешь производить внутреннее обследование, прощупай ту коронарную артерию. Явный артериосклероз, отложение холестерина, суженный проход для тока крови. Он долго бы не протянул, даже без этого… недружественного акта.
— Уж это точно, — заметил Сэм.
— Означает ли это, — проговорил Лэрри Бринт, — что мы единственные, кому известно, что произошло убийство?
— Еще сестра из отделения скорой помощи, — ответил Эгри. — Я велел ей не распространяться об этом. Она не станет.
— Если на Дивижн-стрит будут считать это сердечным приступом, мы сможем разжиться кое-какой информацией, — сказал Лэрри. — Если появится слух, что имело место убийство, нам никогда не дознаться, кто в тот момент с ним был.
Получилось все так, как он предсказал. Я отрядил этим заниматься Россмэна и Рэглина, одновременно мы стали прощупывать другие источники. Управляющий Кермера закрыл «Холидей леундж», но тема смерти оставалась центральной во всех остальных кафе и казино. Вскоре мы познакомились с массой людей, утверждавших, что были на месте происшествия, хотя их и не было там. Но мы побеседовали с барменом, который прояснил картину. Именно бармен помнил, что ближе всех к Кермеру сидел Кид Джилберт, и казалось, Кермер что-то пытался ему втолковать.
Я приказал разыскать и доставить Кида ко мне. Мне показалось, что лучше будет использовать для разговора не комнату для допросов, а мой кабинет. Он вошел вместе с Джонни Хупером, и я велел Джонни прикрыть дверь в комнату дежурной смены.
На искореженном лице Кида застыло выражение настороженного любопытства.
— Какого черта, ребята. Что за чертовщина? Бывает, я захожу в гости. Но чтоб силком тащить — это не по мне. Ясно говорю?
— Джеффу тебе пожаловаться не удастся. Больше не удастся.
Его блестящие глазки забегали.
— Не могу представить, чтобы того, кто его место займет, я бы не знал вдоль и поперек.
— Сердечный приступ — штука паршивая, так ведь? — продолжал я.
Он облизнул губы.
— Никогда не видел вблизи, как это бывает. Век бы мне такого не видеть.
— Ты как близко к нему сидел?
— Чертовки близко. Ну, совсем. Он в большом баре был, переходил от одного к другому. Он ведь, сами знаете, тяжелеет немного, когда то с этим, то с другим стаканчик опрокинет, ну а там он домой уходит. У него это вроде общение с народом. Тогда-то все делишки и обделываются. Каждому известно, что вернее всего к нему в такой момент подкатиться с чем-нибудь. А когда без свидетелей чего надо обговорить, он за угол заворачивает, там комнатка еще одна, в ней только и есть чего, так это платный телефон. Вот когда он оттуда выходил, с ним это и стряслось. Я как раз через бар шел к другому столику, с мужиком знакомым
