На пороге Церкви

духовном бою – все равно что зажмуриться перед выстрелом.

Ты говоришь о “лефевровцах”, неприязненно относящихся к Православию: хороший пример. Последователи Лефевра, истинные римо- католики, вынуждены именовать нас “восточными схизматиками” – иначе, по логике вещей, они сами должны стать православными. Они, подобно нам, стремятся к истине и не поступятся своей совестью. Пусть они заблуждаются, пусть ошибаются: мы можем вести с ними разговор, не “экуменический диалог” по базарному методу “ты мне – я тебе”, а честный, открытый диспут двух несогласных друг с другом сторон с тем, чтобы, как это многократно бывало, наши оппоненты отказались от своих заблуждений, увидели истину и приняли ее. Сравни-ка их с официальным Ватиканом, который норовит назваться нашей “Церковью-сестрой”. Как подходит сюда парафраз замечательной русской пословицы: лучше с честным потерять, чем с жуликом найти.

Но есть и другое соображение в пользу попыток рассеять “густую западную тьму”, менее очевидное, но не менее серьезное. Оно следует из упомянутой выше аналогии между русскими беженцами-антикоммунистами и силами, которые противостоят сегодня Новому мировому порядку на Западе. 30–40 лет назад призыв различать Россию и СССР у многих вызывал такое же раздражение, как сегодня у тебя – мой призыв различать Запад и глобализм. Но кто оказался тогда прав?..

Сегодня мы не просто стоим на пороге войны (или уже перешагнули этот порог); сегодня мы входим в зону невиданных исторических бурь и водоворотов, где единственной надежной навигационной картой остается Святое Писание. “И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам”, — мы не можем позволить себе пройти мимо этих слов, не задумавшись о том, как они претворяются в жизнь и что требует от нас в этой связи Спаситель».

Первые шаги

Яблоко

Шли вдвоем от всенощной. Сетка дождя над переулком светилась размытыми кругами фонарей.

– Мам, как сушат яблоки?

–  В русской печке, наверное. А что тебе?

– Можно засушим? – Мальчик достал из кармана куртки большое желтое яблоко.

– У нас-то откуда печка? Плита газовая.

– А в плите нельзя?

– Что тебе вздумалось его сушить? Красивое какое… Где ты взял?

– Подарили.

–  Кто, отец дьякон?

– Нет, тетенька. Женщина одна.

– Какая женщина?

– Худая такая. В платке.

– Я вон тоже в платке. И худая. Вся церковь, считай, в платках. Ты не попрошайничал ли?

– Не-е… Я ей сказал, чтоб она не разговаривала.

– Да ты что? Взрослым замечания делать! Господи…

– Сама же всегда говоришь: «Если с терпением и вежливо…» Вот я терпел, терпел, а она все бу-бу-бу, бу-бу-бу. Дед Матвей стал канон читать, и ничего не слышно. Я ей сказал очень даже вежливо: «Пожалуйста, не разговаривайте. Слушайте канон. Кончится всенощная, тогда будете разговаривать».

– Она тебя небось за ухо?

– Нет, пошла куда-то. К свечному, кажется. А как первый час стали читать, все пошли к иконам прикладываться, смотрю, она опять идет. Подходит ко мне и яблоко дает. И говорит: «Прости меня, сынок, если я не так что сделала».

– Ну а ты что?

– Что я? – Мальчик как-то по-взрослому передернул плечами. – Бог простит, говорю, и вы меня простите.

Мать отвернулась. Дождевая влага ложилась на веки, ресницы, пробиралась в глаза. Держась за руки, обошли лужу с отраженными лодочками фонарей.

– Мам, так что? Яблоко засушим?

– Яблоко-то… Ты знаешь что… – Голос матери звучал растерянно; казалось, ей трудно вспомнить, о чем шла речь. – Не все сорта можно сушить. Загниет, жалко будет. Ты лучше его отцу подари. И расскажи по порядку. Он все мучается, что ему замечания делают… И яблоки он любит.

– Какой смысл освящать дома, квартиры, предприятия? Ведь Бог – это Дух, Он везде…

– Бог – действительно Дух, но человек – не дух. Человек состоит из души и тела, живет и движется к спасению одновременно в духовном и материальном мире. Поэтому и необходимо соединять физические, материальные действия с духовными.

Верно, что духовная, невидимая сторона нашей молитвенной жизни и богослужения важнее, чем внешняя, видимая. Но обе они направлены к одной и той же цели, причем внешняя устроена так, чтобы направлять, поддерживать внутреннюю. К сожалению, люди этим часто пренебрегают и даже иной раз идут на обман, вольно и невольно уклоняясь от полноценного богопочитания. Вот, например, что пишет нам учительница из Белоруссии:

«…Наш директор четыре года боялась освятить школу. И если бы не эпидемия менингита, которая осенью была в Минске, так бы ее и не освятили. А тут, видя, что ни одноразовая посуда, ни очищенная вода в каждом классе, ни швейцарские дозаторы с жидким мылом и бумажными полотенцами, ни постоянная дезинфекция хлоркой не помогают, она вызвала меня и сказала: “Давай освятим школу, я уже не знаю, что делать. Дети продолжают болеть”. Школу освятили, дети перестали болеть, и на педсовете зимой громко заявили, что на 65 % снизилась заболеваемость детей благодаря одноразовой посуде и туалетной бумаге».

– В конце литургии священник погружает в Кровь Господню частицы, вынутые из просфор на проскомидии о здравии и об упокоении. Я не понимаю, какая польза от этого тем, за кого эти частицы вынимались? Такая же, как от причащения Святых Тайн, или нет?

– Разрешение вашего недоумения – не в каких-то формальных «юридических» тезисах (чем прославился с недоброй стороны римо-католицизм), а в понимании того факта, что молитва – это усилие любви, подвиг любви. В данном случае это подвиг всей полноты Православной Церкви в лице священника, совершающего литургию, ради поминаемых на проскомидии людей.

Богослужебный чин, форма литургического действия диктуется не логическими построениями (в любом случае они появились гораздо позже самой евхаристии!), а живым Преданием Церкви: так молились, так совершали евхаристию отцы и отцы отцов… Профессор А. И. Осипов в одной из своих бесед цитирует Эразма Роттердамского (XVI в.), с горькой иронией писавшего о латинских схоластах: «Куда до них апостолам… Те просто молились, совершали евхаристию – а эти рассуждают, в какой точно момент хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь!..»

Но раз уж вы спрашиваете о пользе, давайте обратим внимание на пользу вашего вопроса. Состоит она в том, что вы, надеюсь, пересмотрите, переосмыслите свое восприятие Святых Таинств и вообще всех сторон духовной жизни: станете искать в них прежде всего и главным образом Самого Христа, Его любви и своей ответной любви к Нему, покаяния и исправления собственной души. Иначе наше отношение к Богу становится потребительским, коммерческим: нужен нам будет уже не Сам Христос, а «польза», которую можно от Него получить под тем или иным видом. Не Иудин ли это грех?..

– Недавно в проповеди одного священника прозвучало, что молебен заказывать нет смысла, тем более если сам не присутствуешь во время молебна. Так ли это? Ведь и многие монастыри принимают записки на молебны чтимым иконам или святым на месяц, полгода и т. д.

–  Вопрос это тонкий, связанный с проникновением неправославного мировоззрения в церковную среду.

Заметим для начала: разве может быть «молебен иконе»? Икона – это доска и краски; служить ей молебен – прямое язычество. Молебен служится Господу Богу, а также кому-либо из Его святых. А мы уже и не замечаем разницы…

Подумаем: что значит «заказывать молебен»? Мы что, покупаем что-нибудь? Или даем кому-то «доверенность на молитву», как в зарубежных карикатурах? И много ли смысла в такой «молитве», когда совершенно незнакомые люди заняты только тем, что пробегают глазами сотни листков с незнакомыми именами?

А происходит это потому, что молебен по своему существу – не общее богослужение, а треба – то есть частная служба, совершаемая по личной просьбе (требованию) кого-то из прихожан. Это с абсолютной ясностью видно из текста требника, где приведены чины различных молебнов. Но на сегодняшний день в силу многих причин эта треба превратилась в другую службу, которую мы не совсем верно называем «общим молебном». Святые, к кому мы при этом обращаемся, как и само содержание молитвенных прошений, смешиваются здесь причудливым, беспорядочным образом, что вместе с несметным числом поминаемых имен оставляет впечатление, весьма далекое от православного богослужебного строя.

Мы не можем отказывать верующим в совершении таких служб; но вполне обоснованно желание священников ограничить их, снизить их «популярность», показать верующим преимущество служб суточного круга, и прежде всего – ни с чем не сравнимый духовный смысл Божественной литургии.

– Сколько раз можно соборовать больных и здоровых? – Таинство соборования (или елеосвящения) совершается ради исцеления от телесных и душевных недугов, ради прощения забытых грехов. Больных соборуют однократно в течение болезни, то есть если человек выздоровел, а после снова заболел, то его снова можно соборовать. Что же касается так называемого «общего соборования», совершаемого над практически здоровыми людьми, то это особая, сравнительно недавняя практика, и обычаи могут быть различными. Общее соборование совершается в храмах в дни Великого поста; каждый верующий участвует в этом таинстве, как правило, лишь раз в году,