которая позволила нам выстоять в те дни, когда мы в одиночестве ожидали блица… Мы можем стать объектом новых форм нападения. Британия выстоит. Она никогда не теряла уверенность в себе и не отступала. И когда будет дан знак, все содружество жаждущих мести наций обрушится на врага и прикончит жесточайшую тиранию, которая когда-либо вставала на пути человечества». Англичане ощущали выход на арену новых проблем обостренно. Предметом их раздумий все чаще становилась Восточная Европа.
В конце мая 1944 г. английский посол Галифакс выдвинул перед госсекретарем Хэллом предложение: англичане постараются договориться с русскими по поводу раздела сфер влияния на Балканах. Галифакс сообщал, что Лондону желательно обеспечить преобладание в Греции за счет предоставления СССР «свободы рук» там, где Запад все равно не имел рычагов влияния — в Румынии. Хэлл был против договоренностей, которые ставили под вопрос «универсальный» характер приложения американской мощи к послевоенному миру. Черчилль постарался смягчить «суровый реализм» предлагаемой англичанами сделки. Речь, мол, идет лишь о сугубо временном соглашении. Но Рузвельту, во-первых, не нравились сделки, в которых ему отводилась роль свидетеля, а, во-вторых (и это в данном случае главное), он не желал преждевременного дробления мира на зоны влияния. Экономическое и военное могущество Америки обещало гораздо большее. Рузвельт ответил Черчиллю, что понимает его мотивы, но боится, что «временный» раздел может превратиться на Балканах в «постоянный». Защищая свою позицию, Черчилль начал убеждать Рузвельта в том, что данная сделка безусловно выгодна Западу. Ведь западные союзники все равно никак не могут воздействовать на внутреннюю ситуацию в Румынии. Получить же Грецию как гарантированную зону своего влияния означало бы обеспечить себе надежный плацдарм на Балканах. С определенной «неохотой» Рузвельт написал Черчиллю, что такое соглашение можно было бы заключить, но лишь на трехмесячный срок, «давая при этом ясно понять, что речь не идет об установлении каких-либо послевоенных зон влияния».
Весной 1944 г. еще более отчетливо обозначились различия в английском и американском подходе к Югославии. Черчилль решил опереться на силы, находящиеся под командованием Тито. И он был буквально взбешен, узнав, что американцы именно в этот момент — в начале апреля 1944 г. начали помогать сопернику Тито — Михайловичу. 6 апреля Черчилль послал телеграмму Рузвельту, в которой говорилось, что действия американцев «повсюду на Балканах прямо противоположны действиям Британии». Это было тяжелое время для Черчилля, он не мог найти необходимый баланс в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом. С американцами зрели противоречия на Балканах. СССР Черчилль косвенно ожесточил тем, что в месяцы, предшествовавшие высадке в Нормандии, заостренно поставил проблему лояльности коммунистов и сочувствующих им, занимающих правительственные должности. Накануне высадки в Бретани отношения Черчилля и Сталина приобрели особую напряженность. 4 мая 1944 г. Черчилль записал: «Очевидно, что мы приближаемся к окончательному выяснению отношений с русскими, к выяснению сущности их коммунистических интриг в Италии, Югославии и Греции». Дело зашло так далеко, что премьер-министр предложил кабинету рассмотреть возможность отзыва британского посла из Москвы «для консультаций». Американцы в это время уже отозвали своего посла Гарримана. «Я не думаю, — писал Черчилль, — что русским понравится ситуация, когда в Москве не будет ни британского, ни американского посла». У него было немало оснований для пессимистических оценок будущего. В начале мая 1944 г. он делится своими страхами с Иденом: «Я боюсь, что в мире зарождается новая опасность. Русские опьянены победой и нет тех препятствий, нет тех пределов, до которых они не могли бы дойти. Правда, на этот раз мы и американцы будем хорошо вооружены». Со времени высадки в Нормандии (6 июня 1944 г.) начинается прискорбный для Черчилля процесс ослабления союзнической значимости Британии в коалиции. И стратегически и политически американское влияние на Западе становится преобладающим. Именно в это время Черчилль, подчиняясь чувству реализма, назвал себя «лейтенантом» Рузвельта. Заметим, что Черчилль охарактеризовал себя так будучи в пике формы, демонстрируя чудеса продуктивности, жизненной силы, неутомимости, быстроты решений, полностью владея военной и дипломатической машиной страны. В 1940 г. он был независимым лидером своей странны. К 1943 г. он был одним из трех равных, а после 1944 г. — младшим партнером в коалиции.13 сентября 1944 г. на первом пленарном заседании «Октагона» (так он назвал вторую конференцию в Квебеке) Черчилль поставил вопрос о «сдерживании» СССР в Европе в практическую плоскость. Он указал Рузвельту на «опасное распространение русского влияния» на Балканах. Обстоятельства капитуляция Румынии и Болгарии делали постановку этого вопроса безотлагательной. Следовало усилить давление на немцев в Италии, выйти к Триесту и Фиуме с дальним прицелом в Вену. Рузвельт с пониманием слушал Черчилля. Принимая австрийского эрцгерцога Отто, он сказал: «Нашей главной задачей становится не допустить коммунистов в Венгрию и Австрию». Рузвельт одобрил план Черчилля дислоцировать английские войска в Греции. Официальная стенограмма конференции зафиксировала его аргументы в пользу того, чтобы «достичь Вены как можно быстрее и самым легким путем. Если это окажется невозможным, нам все же следует укрепиться в Истрии и мы должны оккупировать Триест и Фиуме. Движение правого фланга союзнических войск в Европе могло бы хотя бы в некоторой мере блокировать расширение зоны влияния русских на Балканах». Рузвельт подписал инструкцию, предписывающую генералу Г. Вильсону, в случае неожиданного краха Германии, оккупировать четырьмя дивизиями Австрию. Рузвельт и Черчилль не скрывали, что их действия несут политическую нагрузку. В Лондон Черчилль направляет телеграмму, что с радостью воспринял реакцию американцев, которые, как оказалось, также готовы начать движение в направлении Вены, если война будет продолжаться достаточно долго. «Я испытал облегчение, встретив со стороны американцев понимание наших идей». Думая о будущем взаимоотношений с Советским Союзом на этапе, когда стало ясно, что Советская Армия выигрывает войну,
Черчилль почти что колебался между надеждой и отчаянием. Периодически его речи звучали весьма оптимистически. Так, выступая перед палатой общин 24 мая 1944 г., он сказал:
«Глубокие перемены произошли в Советской России. Троцкистская форма коммунизма полностью выметена из страны. Победа русских армий приведет к гигантскому укреплению мощи русского государства и несомненному расширению его кругозора. Религиозная сторона русской жизни теперь переживает удивительное возрождение».
Согласие Молотова на предоставление Франции западной сфере влияния, конечное американо- английское согласие на «итальянскую формулу» в Румынии, растущее американское влияние на Дальнем Востоке, фактическое образование западноевропейского блока создавало новую международную обстановку. Не следовало упускать «вожжи истории» — и Черчилль был самым быстрым среди тех, кто видел мировые перемены. Более всего с весны 1944 г. его мучило укрепление левых сил в Греции и Италии. Что будет с Балканами, и, главное, какие силы заполнят вакуум в Германии? Черчилль делится самыми сокровенными мыслями с врачем Мораном.В мае 1944 г. английское руководство обсуждало проблемы взаимоотношений с СССР в беседах с новым советским послом в Лондоне Ф. Т. Гусевым. Впервые вопрос был поставлен quid pro quo: согласиться ли Россия не посягать на британские интересы в Греции, если Британия признает зоной предпочтительных интересов Румынию? Русский ответ последовал 18 мая и он был положительным. Гусев спросил только Идена, достигнута ли у англичан договоренность по этому поводу с американцами? Для англичан это был непростой вопрос.Тем не менее британская дипломатия должна была смотреть реальности в глаза — Советская армия выходила на Балканы. 8 июня Лондон помянул в своих дискуссиях Болгарию и Югославию. Британцы не могли согласиться с «отсутствующей» дипломатией Вашингтона. Британский посол в Вашингтоне лорд Галифакс, рискуя многим, позволил себе напомнить государственному секретарю Хэллу, что «мы следуем за руководящей линией Соединенных Штатов в Южной Америке так далеко, насколько это только возможно». Он желает остановить большевизм. Он желает проделать эксперимент. Рузвельт ответил Черчиллю согласием только тогда, когда тот обозначил свой эксперимент строгими временными рамками — три л Черчиллю согласием только тогда, когда тот обозначил свой эксперимент строгими временными рамками — три месяца.
Со своей стороны посол Громыко 1 июля 1944 г. запросил мнение государственного секретаря Хэлла по поводу советско-британской предполагаемой договоренности. 15 июля Хэлл ответил, что США готовы поддержать «временное» соглашение такого рода. Советские дипломаты дали понять, что без одобрения США подобные соглашения не имеют реальной силы. Но Черчилль верил в свою звезду и летом 1944 г. был очень активен в выработке всевозможных схем, главной целью которых вывести из-под объективного русского влияния максимум возможного. Речь шла о союзах вокруг Польши, Балканской конфедерации, Дунайской конфедерации. В Тегеране Сталин сказал, что приветствует любые схемы, кроме тех, целью
