восторг воскрыля?,не закрывая отверзтого в хвальбе рта, —славьте социалиста его величества, короляАльберта!Смотрите ж! Какого черта лешего!Какой роскошнейший открывается вид нам!Видите, видите его, светлейшего?Видите? Не видно! Не видно?Это оттого, что Вандервельде для глаза тяжел.Окраска глаза? выжигает зноем.Вандервельде до того, до того желт,что просто глаза слепит желтизною.Вместо волоса желтенький пушок стелется.Желтые ботиночки, желтые одежонки.Под желтенькой кожицей желтенькое тельце.В карманчиках желтые антантины деньжонки.Желтенькое сердечко, желтенький ум.Душонку желтенькие чувства рассияли.Только ушки розоватые после путешествия в Москвуда пальчик в чернилах — подписывался в Версале.При взгляде на дела его и на него самого —я, разумеется, совсем не острю —так и хочется из Вандервельде сделать самоварили дюжинку новеньких медножелтых кастрюль.Сделать бы — и на полки антантовских кухонь,чтоб вечно челядь глазели глаза его,чтоб, даже когда испустит дух он,от Вандервельде пользу видели хозяева.Но пока еще не положил он за Антанту живот,пока на самовар не переделан Эмилий,—Вандервельде жив, Вандервельде живетв собственнейшем парке, в собственнейшей вилле.Если жизнь Вандервельдичью посмотришь близ,то думаешь: на чёрта ему социализм?Развлекается ананасом да рябчиком-дичью.От прочего буржуя отличить не очень.
