Маяковская галерея

           привязать
                             к хвосту?!
Затем —
                 обедает,
                                 как все люди,
лишь жаркое
                       живьем подают на блюде.
Нравится:
                  пища пищит!
Ворочает вилкой
                               с медленной ленью:
крови вид
                  разжигает аппетит
и способствует пищеваренью.
За обедом
                    любит
                               полакать
молока.
Лакает бидонами,—
                                    бидоны те
сами
          в рот текут.
Молоко
              берется
                             от рурских детей;
молочница —
                         генерал Дегут.
Пищеварению в лад
переваривая пищу,
любит
            гулять
по дороге к кладбищу.
Если похороны —
                                 идет сзади,
тихо похихикивает,
                                 на гроб глядя.
Разулыбавшись так,
Пуанкаре
                 любит
                            попасть
                                          под кодак.
Утром
            слушает,
                            от восторга горя,—
газетчик
               Парижем
                                заливается
                                                    в мили:
— «Юманите»!
                           Пуанкаря
последний портрет —
                                       хохочет
                                                     на могиле! —
От Парижа
                    по самый Рур —
смех
          да чавк.
Балагур!
Весельчак!
Пуанкаре
                 и искусством заниматься тщится.
Пуанкаре
                 любит
                            антикварные вещицы.
Вечером
                 дает эстетике волю:
орамив золотом,
                              глазками ворьими
любуется
                 траченными молью
Версальским
                        и прочими догово?рами.
К ночи
            ищет развлечений потише.
За день
               уморен
                             делами тяжкими,
ловит
           по очереди
                                своих детишек
и, хохоча
                  от удовольствия,
                                                 сечет подтяжками.

Похлестывая дочку,
                                  приговаривает
                                                            меж ржаний:
— Эх,
          быть бы тебе
                                  Германией,
                                                      а не Жанной! —
Ночь.
          Не подчиняясь
                                     обычной рутине —
не ему