3:3. «Доля ангела»
Белые снежные хлопья падали с серого неба. Падали быстро и густо, в три минуты залепляя стекла очков. На плечах, коленях и носках валенок уже образовались кружевные холмики из снежинок. «Как быстро», — подумала Софья Ивановна, сняла очки и протерла их пальцами в вязаных перчатках когда-то черной шерсти, порыжевших и истончившихся теперь. Неприглядный вид их смущал старую женщину не меньше, чем слишком обильный снегопад. Она стеснялась старых поношенных вещей, пусть даже ею самою поношенных. «Как все-таки быстро все…» — она не додумала мысль и не стала надевать очки. Сунула их в карман некогда добротного пальто. Очки в темной роговой оправе неприятно холодили переносицу, да и не понадобятся они ей больше. «Они мне не идут», — решила женщина про себя, словно кто-то ее мог спросить. Такой ответ всегда оправдывал ее в своих и чужих глазах.
Живя в молодости в маленькой комнатке большой коммуналки, Софья всегда была образцом для соседей и соседок. Даже на кухню выходила в шелковом трофейном халатике и довоенных, но крепеньких лодочках (и то, и другое было выменяно по случаю на картошку). Девушкой она была всегда свежа, умыта, причесана к лицу, весела и приветлива. Мамы ставили ее в пример дочкам, а сами тайно завидовали и сплетничали между собой. Мужики поначалу пытались заигрывать и волочиться, но Сонечка быстро дала им понять, что не ее они поля ягоды, и получила прозвище «фифа».
Может быть, и затянул бы кто-нибудь из подвыпивших мужиков ее однажды втемную кладовку в дальнем углу коридора, но маленькая фифа нашла себе покровителя из военных и сменила квартиру. Быстро съехала она из своей первой коммуналки, где помнили ее хорошенькой девчонкой из пригорода с маленьким деревянным чемоданчиком. Подумать только, в него умещались тогда все ее вещи!
Сменив квартиру, Сонечка также сменила «фифу» на «ангелочка». Так назвал ее первый покровитель, ее первый мужчина, с этим имечком затем она и шла по жизни.
— Мне очень шло это прозвище, — любила рассказывать она всем, кто оказывался ее собеседником, — волнистые волосы, светлая кожа, стройная фигура, миниатюрные ручки и ножки. «Тебе не хватает только крыльев», — говорил мне один из моих поклонников. А другой уверял, что готов их мне подарить. Кажется, он был художник. Я тогда засмеялась и ответила, что предпочитаю шелка и автомобили. Ах! Я легко кружила мужчинам головы своими красивыми руками, они в ответ дарили мне красивые веши. «Вы должны жить как в раю», — уговаривали они, и я благосклонно не отказывалась.
Все, что Софья Ивановна хотела услышать в ответ после своего откровения: «Вы почти не изменились». Но уже давно говорила комплименты себе сама и старалась не смотреть в зеркало.
Волосы ее и сейчас были волнистыми, но совершенно седыми, на все еще светлой коже давно уже проступили возрастные пятна, рыжие, как ее перчатки. Стройность превратилась в старческую сухость. Маленькие руки потемнели, а ступни ног распухли, обросли болезненными шпорами, ныли к непогоде. Модельные сапожки и туфельки на каблучках уже давно уступили место нелюбимым валенкам и растоптанным войлочным туфлям.
«Я похожа на поношенную вещь, — осознала сегодня утром Софья Ивановна. — Поношенные веши надо выбрасывать, если хочешь хорошо выглядеть. Так меня учили, и так я всегда поступала, пока была такая возможность. Нужно следовать принципам до конца. До самого конца». И решилась.
Сейчас за голенища валенок падал снег. Падал и таял где-то в черной глубине, оседая на толстых самовязаных шерстяных носках. Видимо, снега там уже было много, старая женщина чувствовала, что ноги начинают зябнуть.
«Долго ли еще?» — подумала про себя Софья Ивановна. «Нужно снова выпить для храбрости», решила она и озябшими пальцами вытащила пробку из початой уже бутылки зеленого стекла. «Вино «Доля ангела» — гласила этикетка. Плечики бутылки тоже уже изрядно припорошило снегом. «Как кружевная мантилья, — подумала женщина, — у меня была такая. Когда она пожелтела, я ее выбросила. Или отдала дочке домработницы? Не помню». Судьба поношенных вещей ее никогда не интересовала. Сделала большой глоток прямо из горлышка. Холодная жидкость обожгла гортань. Снежная мантилья свалилась старухе на нос.
Та фыркнула и пролила несколько капель вина на пальто. Потом отерла губы рукой в перчатке и, не закрывая бутылку, поставила ее прямо на снег возле лавочки, на которой сидела. «Доля ангела» ушла в сугроб почти наполовину.
Софья Ивановна усмехнулась иронически: незавидная доля у этого ангела, его тоже занесет снегом. Найдут тут чужие люди двух «ангелов» в обнимку и разлучат: ее в морг, его в пункт приема пустых бутылок, что, собственно, одно и то же. Их отправят на склад подержанных вещей.
С бутылки сдерут этикетку и вымоют, прежде чем отправить дальше. Ее тоже разденут и обмоют перед похоронами.
«Мы, в сущности, похожи. Даже хорошо, что меня не будут хоронить в этих страшных рыжих перчатках и валенках. В чем сейчас хоронят? Наверное, есть какая-то форма, рубаха. Хорошо бы, чтоб она была белая… Оденут в белую рубаху, сложат руки на груди, и я снова стану «ангелочком». Круг замкнется. Скорее бы уже, а то холодно», — поежилась старуха, потом улыбнулась, закрыла глаза и, откинувшись на спинку скамьи, сложила руки на груди. Примерила роль мертвой, как примеряют новое платье перед зеркалом.
Белый снег с серого неба падал женщине на лицо. Ему было безразлично, куда падать.
Софья Ивановна решила больше не шевелиться. Лежать, ждать и вспоминать.
…Сонечка пыталась работать манекенщицей. Но долго она там не задержалась: мешала любовь к красивым вещам и к себе. «Ангелочку» так нравились сами наряды, что ни о каком сценическом образе и речи быть не могло. Какой там образ, когда здесь шелк, бархат, кружева, меха. Парча ей не нравилась — колючая. Чувствуешь себя королевой, а потом вдруг — бац! — и натягивать какой-нибудь комбинезон для ударниц соцтруда? А эти бесконечные томительные примерки, посадки по фигуре, выкройки из папиросной бумаги на плечах! Булавки! Недовольный мастер, дымящая цигаркой швея, репетиции проходов… И так много часов каждый день за мизерную зарплату и час в свете софитов. Ужасно!
Почему нельзя просто наслаждаться красотой? Почему она рождается из такого сора, как пот и папиросная бумага?
Сонечка нашла выход. Быстро ушла из манекенщиц и перешла в музы. А чтобы проблем с законом не было, вышла замуж за военного моряка. Долгое отсутствие мужа ее не обременяло, как не мешала и его большая зарплата и красивые редкости из дальних стран. Даже наоборот, милые вещицы красивой хозяйки свободной квартиры привлекали людей. «Деньги — к деньгам, красота — к красоте», — говорили гости и дарили «Ангелочку» очередную прелесть.
Так бывает — подобное притягивает подобное. Потому молодость Сонечки-Ангелочка была полна приятных людей и красивых вещей. Люди ею восхищались. С вещами она даже дружила.
Когда на мраморном личике появились неизбежные первые морщинки, Софья стала разборчивей — у нее появился свой изысканный стиль, а поклонники стали моложе и из богемы.
Потом однажды неожиданно умер ее муж. Она была безумно хороша в траурном черном муаре…
«Странно, — подумала старая женщина, — я совсем не помню лиц. Прекрасно помню, как была одета в день свадьбы: белое кружево на сером шелковом чехле. Почти как сегодняшний снег и небо. В день похорон простое черное креповое платье от Шанель. Помню цветы, кушанья, подарки. Помню запахи, ощущения. Настоящие французские духи и теплые вазоны из оникса, полные увядающих хризантем. Помню все пейзажи, виденные мной на холстах ли, в жизни ли. Как тонуло солнце в летнем Черном море. Как сиял снег на горных вершинах Кавказа. Как мерцал розовый жемчуг индийского ожерелья, которое привез муж однажды. Но я совсем не помню лица своего мужа».
…Через некоторое время Софья Ивановна обнаружила, что она одна и ей нечего есть. Выручили, разумеется, друзья. Веши. Каждая из них стоила приличную сумму в комиссионном, хотя ее искренне удивляло, кому могут нравиться поношенные вещи, пусть даже со следами былой красоты. Скоро продавцы из «комка» на углу стали ее узнавать, и у них завязалось нечто вроде приятельских отношений. Пока она была красива зрелой красотой, они делали ей комплементы и восхищались ее вкусом. Говорили, что ни одна ее вещь не задерживается больше трех дней и что их скупает один и тот же мужчина. Софья
