529). Любопытно, что проделать это планировалось во время визита Тито в Лондон – чтобы тем самым попробовать свалить всё на чужие спецслужбы. Надо сказать, что подобный вариант покушения вполне мог привести к вспышке смертельно опасного заболевания в одном из самых густонаселённых городов Европы и тысячам человеческих жертв. Ведь после «администрирования» патогена ничего не подозревающие носители чумных бактерий какое-то время активно общались бы с представителями британских властей и деловых кругов, работниками югославского посольства и пр. Но, похоже, Сталина и его подручных очередная лондонская чума нисколько не смущала...
Альтернативным планом покушения предусматривалось «поручить «Максу» разработать вариант и подготовить условия вручения через одного из коста-риканских представителей подарка Тито в виде каких-либо драгоценностей в шкатулке, раскрытие которой приведёт в действие механизм, выбрасывающий моментально действующее отравляющее вещество» (там же, с. 532). Как можно заметить, во всех случаях после совершения «акции» советский след можно было бы лишь предполагать: исполнитель приговора должен был погибнуть и сам. В последнем варианте невольный убийца умер бы, вообще не зная о своей роли. Как любил говаривать «отец родной»: «Дёшево и мило»! Интересно отметить, что сам П. Судоплатов, участвовавший в обсуждении этих планов в кабинете Сталина, считал их «наивными». Он, правда, не поделился деталями своих – несомненно ещё более «профессиональных» и интригующих – предложений, сделанных в ходе целого ряда соответствующих совещаний. Имею основания полагать: в этот раз обошлись бы без автоматов и ледоруба... К счастью, через несколько дней после упоминавшегося разговора Сталин, судя по всему, был отравлен сам и умер 5 марта 1953 года. «Идея покушения на Тито, – не без облегчения признаётся П. Судоплатов, – была окончательно похоронена». Можно считать, что югославскому диктатору крупно повезло.
Так или иначе, использование всяческих «сюрпризов» и «нестандартных подходов» – будь то бомба в коробке из-под конфет в голландском кафе (так сам П. Судоплатов устранил украинского националиста и по совместительству агента Абвера Е. Коновальца) или отравленное жало-зонтик на мосту в Лондоне (подобным экзотическим образом КГБ и болгарская разведка уничтожили диссидента Маркова) – всегда являлось «фирменным» почерком советских спецслужб как до, так и после Второй Мировой войны. Судя по обстоятельствам недавнего устранения в Лондоне бывшего сотрудника ФСБ Литвиненко, а также операций по ликвидации Дудаева, Хаттаба и Басаева, российские продолжатели дела НКВД и Разведупра по- прежнему неравнодушны к достижениям научно-технического прогресса. Отметим также, что описанных нами методов отнюдь не чурались (и не чураются) и сотрудники спецслужб «демократических государств»: те тоже частенько практиковали политические убийства как «традиционными» (расстрел Че Гевары), так и более экзотическими (попытки устранения Фиделя Кастро) способами.
Ещё один пример «отравительной» операции (правда, так и не завершившейся гибелью жертвы) описал в своих мемуарах Вальтер Шелленберг. Так, в апреле 1941 года Гейдрих приказал ему устранить в Португалии старого политического противника Гитлера – Отто Штрассера (сам Шелленберг подозревал, что тот «одновременно работал на Сталина»: см. «Мемуары», с. 186). Ликвидация Штрассера должна была произойти с помощью токсина, разработанного неким «доктором Шт.»: «...им создана сильнодействующая бактериологическая сыворотка, капли которой достаточно, чтобы умертвить человека с вероятностью 1000/1. Наличие следов сыворотки в организме убитого исключено. Препарат действует, в зависимости от конституции жертвы, в течение двенадцати часов, создавая картину заболевания, похожего на тиф. При высыхании препарат не теряет эффективности. Достаточно капнуть в стакан для полоскания рта каплю этого раствора, чтобы при последующем использовании стакана высохшая масса вещества вновь начала действовать» (там же, с. 188). Лично я не сомневаюсь, что в распоряжении советских «органов» имелись ничуть не менее смертельные субстанции...
По-видимому, некоторые сомнения в удачном исходе задуманного появились у Сталина и его ближайших подручных лишь к обеду: примерно в 14.00 21 июня вождь отдал приказ о приведении в боевую готовность войск ПВО Московского округа «на 75%». Посол в Берлине Деканозов уже с утра получил приказ Москвы названивать в германский МИД, добиваясь встречи с Риббентропом. Впрочем, согласно книге Энтони Бивора «Stalingrad» (с. 3), звонил не сам советский посол, а его переводчик – ставший впоследствии довольно известной личностью Валентин Бережков (если верить ему самому – что я делал бы с определённой осторожностью, его произношение было настолько совершенным, что Гитлер принял его за немца родом из Берлина). Ему отвечали, что Риббентропа в Берлине нет и неизвестно когда будет. В середине дня один из германских чиновников якобы подсказал Бережкову, что министр иностранных дел Германии находится в ставке фюрера и что «там что-то происходит» (там же, с. 4). Если такое сообщение ушло в Москву, то там эту информацию вполне могли интерпретировать по-своему и отнестись к ней с несколько большим воодушевлением, чем она того заслуживала («Подох, гнида?!»). Вместе с тем, было понятно, что точные сведения о том, что произошло (и произошло ли) не могли быть получены быстро. К тому же, неизвестно и то, знал ли Сталин совершенно точно о том, где именно в течение 21 июня находился сам фюрер.
Скажем, сделав быстрое исследование на тему местопребывания Гитлера в этот день, я с удивлением обнаружил, что три вполне надёжных источника предлагают три абсолютно разные версии. Так, У. Ширер утверждал, что «днём 21 июня Гитлер сел за свой рабочий стол в новой подземной ставке Вольфшанце» («Взлёт и падение III рейха», с. 872). Несколько интернет-путеводителей, рекламирующих бывшие ставки Гитлера в качестве мест для посещения туристами, утверждают, что он оказался в Восточной Пруссии «вечером 21 июня». Наконец, из сноски редактора воспоминаний бывшей секретарши «бесноватого» – Кристы Шрёдер – следует, что в «Вольфшанце» тот прибыл спустя двое суток после начала войны – 24 июня 1941 года («Не was my chief», с. 86). Я склонен придерживаться именно этой версии. Тем более, что дневники Геббельса подтверждают как его встречу с фюрером 21 июня в Берлине, так и последующие проводы любимого шефа «на фронт» – т.е. в Восточную Пруссию («The Goebbels Diaries. 1939–1941», с. 427). Наконец, я прочитал в одной из статей в англоязычном Интернете, что вечером 21 июня Гитлер находился в своей берлинской резиденции, где, в частности, принимал архитектора Шпеера и спрашивал мнение последнего по поводу мелодии фанфар, выбранной в качестве «музыкальной заставки» перед объявлением победных сводок с Восточного фронта. Вполне вероятно, что противоречивые сведения по поводу настоящего местонахождения Гитлера 21–22 июня 1941 года могли циркулировать и тогда – семьдесят лет назад. Сам фюрер, по воспоминаниям Кристы Шрёдер, был помешан на секретности и всегда держал планы, касавшиеся его перемещений, в тайне даже от близких к нему людей вплоть до последней минуты. Словом, советские руководители тоже могли считать, что уже с утра 21 июня он находился в «Вольфшанце».
Отметим, что бункер в мрачном лесу возле городка Растенбург в тогдашней Восточной Пруссии – это весьма изолированное место, известия из которого по определению не могли путешествовать быстро. Вспомним в связи с этим неудачное покушение на Гитлера, организованное его генералами летом 1944 года. Связаться с внешним миром можно было через единственный узел связи, который, разумеется, тщательно контролировался. Тогда же он был временно выведен из строя заговорщиками, и связь смогли восстановить лишь через несколько часов. То, что и сам Гитлер долго не мог узнать о происходившем в Берлине, подтверждает его личный помощник Хайнц Линге («With Hitler to the end», с. 159, здесь и далее перевод с английского мой). Если бы не удачный «отход» фон Штауффенберга с места неудавшегося теракта, его поспешный отлёт из Растенбурга и последующие активные действия заговорщиков в столице Рейха, то новости о взрыве во время утреннего совещания в «Вольфшанце» достигли бы Берлина лишь в тот момент, когда это приказал бы сделать чудом выживший фюрер или его преемник. Вдобавок, как и Сталин, Гитлер поздно ложился спать и столь же поздно (примерно в полдень) вставал. Соответственно, случись с ним что-нибудь во сне, то об этом, в отсутствие инструкций разбудить его пораньше, узнали бы не раньше середины дня – когда «батлер» фюрера Линге набрался бы смелости заглянуть в его спальню. Ева Браун, напомню, в то время постоянно проживала в Бергхофе – альпийском поместье Гитлера – и в ночь с 20 на 21 июня рядом с ним не находилась.
Отвлекусь на секунду и упомяну о том, что, по словам И. Бунича, ещё 13 ноября 1940 года попавший на встречу Молотова с Гитлером и Риббентропом сотрудник германского посольства в Москве (и по совместительству агент НКВД) Хильгер, помимо прочего, имел задание «составить подробный план гитлеровского кабинета» («Операция Гроза. Кровавые игры диктаторов», с. 303). Подобное
