Австрийский генерал Больфрас пишет императору Францу-Иосифу: «Что сравнивать наши успехи с немецкими — их победы достигнуты за наш счет. Вся огромная мощь русской армии брошена против нас, находящихся, помимо этого, в войне с Сербией и Черногорией» {60} . Конрад упоминает о «превосходной русской артиллерии». К первому сентября русские войска вошли во Львов. В отличие от германского фронта в русской ставке знали, что происходит с войсками и где сосредоточена австрийская армия.
Великий князь Николай Николаевич повернул все армии, начиная от румынской границы, — Брусилова, Рузского направо, севернее, оказывая помощь генералу Плеве, на которого обрушились главные австрийские силы. Конрад пытался с севера зайти в тыл русской армии между Плеве и Рузским, а Рузский, со своей стороны, угрожал тылам движущихся с севера австрийцам. Решающий удар нанес кавалерийский корпус генерала Драгомирова, обошедший с севера наступающего на Плеве Ауффенберга. Вовсе не дезорганизованные, а готовые к бою части Плеве ринулись за Драгомировым. В битве при Раве Русской 9 сентября 1914 г. было самым кровавым днем. Брусилов пишет домой: «Все поле битвы на расстоянии почти ста верст покрыто трупами, и австрийцы с большим трудом подбирают раненых. Невозможно обеспечить страдающим людям даже воду и пищу — это горькая изнанка войны» {61}.
И здесь имел место идиотизм открытого выхода в эфир, указывающий австрийцам направление движения русских армий. Но худшее (чем у немцев) качество австрийских войск и их приверженность схеме принесла успех русской армии. В то самое время, когда Мольтке признал свое поражение при Марне, Конрад 11 сентября отдал приказ австрийской армии отступать. Это отступление во многом деморализовало австрийскую армию. Был задан тон противоборству, в котором русская армия психологически не ощущала второсортности. 16 сентября австрийская армия отступила за реки Сан и Дунаец (двести километров к Западу от Львова), оставляя русскому окружению превосходную крепость Перемышль. Австрийская официальная история говорит, что «русские не преувеличивают, когда сообщают, что их противник потерял 250 000 убитыми и ранеными, взяв 100 000 пленными».
Будущий философ, а тогда рядовой австрийской армии Людвиг Витгенштейн пишет в дневнике о тридцати часах беспрерывного австрийского отступления. Первый Георгиевский крест был вручен царем рядовому — еврею русского происхождения Льву Оснасу. Как полагает английский историк Мартин Гилберт, своей отвагой Оснас «дал свободу евреям в России; он дал своей расе легальную возможность становиться офицерами в русской армии и военно-морском флоте, прежде им не предоставлявшуюся. Он настолько восхитил русское правительство, что оно провозгласило право евреев во всей империи пользоваться всеми гражданскими правами». Напомним, что четверть миллиона евреев служило в русской армии.
Развивая первоначальный успех, русская армия приближалась к собственно Австрии, а отдельные казацкие части вошли на венгерскую территорию. «Дела плохи у австрийцев, — записывает в дневнике генерал Гофман. — Они экономили на армии в течение двадцати лет и теперь платят за это». 17 октября 1914 года австрийцы в Южной Польше отступили перед напором русских армий. Теперь Россия могла угрожать даже германскому промышленному району в Силезии.
Марна
В правительстве царила паника. Во главе парижского укрепрайона встал ветеран 1870 г. Галиени — человек неукротимого любопытства (он постоянно учил языки и читал книги) и необычной энергии. В правительстве произошли существенные перемены. Военным министром стал сангвиник Мильеран, министром иностранных дел — Делькассе, в новый кабинет вошли Аристид Бриан и Александр Рибо. Униженный Массими пошел капитаном в действующую армию, где до 1918 г. дослужился до чина бригадного генерала.
Итак, семьдесят французских и пять британских дивизий пытались остановить германский поток с севера. В сводке германского штаба за 27 августа говорится: «Германские армии с победными боями вступили на территорию Франции от Камбре до Вогез. Враг, разгромленный на всех участках фронта, отступает и не может оказать серьезного сопротивления наступающим германским войскам». 28 августа Клюк ликовал по поводу императорской благодарности 1-й армии. Пишет француз-очевидец: «Подъехал автомобиль. Из него вышел офицер с надменной и величественной осанкой. Он прошел вперед один; офицеры, стоявшие группами перед входом в дом, уступали ему дорогу. Высокий, важный, с чисто выбритым лицом в шрамах, он бросал по сторонам жесткие и пугающие взгляды. В правой руке он нес солдатскую винтовку, а левую руку положил на кобуру револьвера. Он несколько раз повернулся кругом, ударяя прикладом о землю, и наконец застыл в театральной позе. Никто, как казалось, не осмеливался к нему приблизиться — он, действительно, вызывал ужас» {62} . Эти был фон Клюк.
Реальность была несколько прозаичнее. Германские войска проходили от двадцати до сорока километров в день, ночуя на обочинах дорог, теряя связь с тылами. Реагируя на усталость войск и «забыв» завещание Шлиффена, немцы ослабили свое правое крыло, заужая петлю, предназначенную для охвата французской армии. Главное: немцы нанесли поражение французам, но не сломили боевой силы их армии. В лице Жофра они нашли человека необычайной стойкости. В отличие от Людендорфа, Притвица, Самсонова, Мольтке, Френча и Хейга, он не поддался панике в самых неблагоприятных условиях. Клаузевиц писал по такому поводу: «Обычные люди приходят в состояние депрессии от ощущения опасности или навалившейся на них ответственности; если же эти условия придают крылья уму, укрепляют его, то тогда проявляется необычное величие души». Фош встретил Жофра 29 августа и изумился: «Удивительное спокойствие». Это было в те часы, когда Жофр приказывал минировать мосты через Сену и Марну, когда впервые германские «Таубе» бомбили Париж и разбрасывали листовки: «Вам остается лишь сдаться», когда на столе у него лежало страшное радиосообщение: «Вторая русская армия больше не существует».
29 августа Галиени получил под свое управление 30-километровую зону вокруг Парижа. Он реквизировал весь транспорт, подходы к городу перекрыли баррикады.
В воскресенье 30 августа лондонская «Таймс» озаглавила свой репортаж с фронта так: «Самая жестокая битва истории». Военный цензор Ф. Смит (близкий друг Черчилля) колебался некоторое время: следует ли так травмировать публику. Публикация откровенных данных не поколебала англичан — она укрепила их. В понедельник молчаливые очереди образовались у пунктов рекрутирования армии. Чувство долга не изменило и этому поколению англичан.
Скептичный ипохондрик Мольтке не разделял распространяющейся эйфории. Он помнил правило своего шефа Шлиффена: «Победа на поле боя не имеет большого значения, если она не приводит к прорыву или окружению. Отброшенный назад противник вновь появляется на других участках, чтобы возобновить сопротивление, от которого он временно отказался. Кампания будет продолжаться». 30 августа его штаб переместился из Кобленца в Люксембург, на расстояние 15 километров от французской границы. Шел тридцатый день войны, которая по немецкому плану должна была завершиться победой на 39-й день. Мольтке более всего волновало отсутствие главного признака близящейся победы — потока пленных.
Повернув с севера к Парижу, немцы не сумели сделать главного — окружить отступающую французскую армию. Обеспокоенный адмирал Тирпиц записал в дневнике: «Нам не удалось завлечь в западню и заполучить в плен большие массы войск; французская армия, используя сеть железных дорог, постоянно перемещается на новые позиции». Германский устав давал командующим армиями весьма широкие полномочия. Клюк воспользовался ими для сокращения дуги своего пути с севера. Париж его волновал меньше, чем отступающая франко-британская армия. После уничтожения войск плоды победы сами упадут к ногам победителя. Его солдаты без отдыха шли от Льежа уже семнадцать дней. Предстояло последнее усилие. 31 августа колонны снова отправились в путь, несмотря на голод, стертые ноги и общую усталость. 2 сентября германский офицер заносит в дневник: «Наши люди дошли до крайности. Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья… Солдаты шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не заснуть на ходу. И только уверенность в предстоящем триумфальном марше в Париже поддерживала в них силу» {63}.
2 сентября президент Пуанкаре пережил «самый печальный момент в своей жизни». Было принято осуществить переезд правительства в Бордо. Ночью, чтобы не стать мишенью насмешек парижан, министры устремились к специальному поезду.
Немцы растянули свои силы. Германская армия устремилась за французскими войсками, минуя Париж и обнажая свой правый фланг. Французская разведка захватила портфель офицера армии Клюка, где были расписаны все основные цели немцев. Стало ясно, что германская армия не собирается штурмовать Париж и движется юго-восточнее, чтобы сокрушить французскую оборону.
6 сентября 1914 г. французы нанесли удар по этому флангу. Военный губернатор французской столицы
