Ничего не получается. Руки свело судорогой, кисти мёртвой хваткой скрутились на ручках чемоданов. Я так и сел. Кто-то из ребят спустился ко мне.
Попробовал разжать пальцы.
Одна рука была разжата. Другую пришлось разжимать с помощью булавки, которой какой-то парень (как оказалось — врач) уколол мышцу. Спасибо тому парню, выручил, он же дотащил один из чемоданов до товарняка.
Дорого мне досталась та посуда. В то же время я был горд втайне тем, что смог выдержать.
Много ли надо мужчине, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной? Наверное, не очень. Но часто. Мужчина должен постоянно проверять себя, проводить своего рода испытание своей силы, крепости, надёжности, выносливости — он должен самоутверждаться. Наверное, в этом секрет мужчины.
Это испытание было нелёгким. Я его выдержал.
Переселить пассажирский поезд в четыре товарных вагона. Задачка, скажу я вам, не из лёгких. Если бы это были только пассажиры, ну там туристы, что ли, а ведь ехали в основном семьи с детьми и пожитками, ехали на долгие годы жизни в глуши далёких гарнизонов. Я до сих пор не пойму, как люди уместились. Но уместились все, никто не остался. Причём погрузка прошла как-то организованно, спокойно, деловито, а главное — быстро.
Наверное, сказалась привычка служилого люда к переездам да гарнизонному житью-бытью, в котором следишь за каждым своим словом, движением, чтобы ненароком кого не обидеть — жить ведь ещё вместе долго. Паровозик запыхтел, засвистел, заухал, поезд тронулся и в раскрытой настежь широкой, в половину стены вагона двери потянулись снова унылые сахалинские пейзажи. Слева — в маленьком окошке — сопки, обрывистые, покатые, поросшие тайгой сопки, над которыми королевой вздымается сопка Ледяная — там, наверное, никогда лёд не успевает растаять за короткое и нежаркое лето; и царствует она гордо над всеми сопками и сопочками, сияя своей ослепительной красотой, сторожит путь на материк. А справа — узкая полоска земли, каменистая и поросшая бурной тайгой, да море до самого горизонта. Собственно — горизонта как такового и нет: просто где-то там, далеко на востоке море смыкается с небом. Или с морем? Но вот узенькая полоска земли стала расширяться, море стало отходить от вагона, колёса застучали по стрелкам, появились редкие в этих краях домики и состав остановился. Станция Макаров.
Стоим час, два… Собрали делегацию, пошли узнавать. Люди измучены дорогой, взрослым тяжело, что же тогда говорить о детях? Делегация вернулась с неутешительной вестью: дальше поезд идти не может потому, что пути размыты. Дальше вообще ничего идти не может — тайфун натворил такое, что не только поезд — автомобиль не пройдёт. Порвало связь, размыло дороги, что впереди — пока неизвестно. Комендант предложил пожить в вагоне несколько дней, пока отремонтируют дорогу.
Больше он предоставить ничего не может.
До конца месяца, а это значит — срока, когда текущий год может быть засчитан в срок службы на Сахалине, оставалось два дня. Все, кто ехал по замене, это знали, знали и то, что попасть в часть до конца месяца надо любыми путями.
Опять пошли ходоки в разведку. На сей раз и я увязался за ними. Трудно сказать, где мы ходили. Посёлок сам по себе невелик, но близость сопок, низкое, затянутое дождевыми облаками небо, резкий, порывистый, влажный, напоённый какими-то незнакомыми запахами моря ветер — всё это делало наши блуждания какими-то тягостными, долгими, безнадёжными, бессмысленными…
Мы возвращались ни с чем. Основной состав группы уже свернул в сторону нашего поезда, когда кто-то увидел дрезину с прицепом. Дрезина представляла собой низенькую, около полуметра высотой всего, тележку на четырёх колёсах с небольшим мотором, прицеп был такой же тележкой, только без мотора.
На платформах не было даже бортов. Четверо путейцев хлопотали вокруг дрезины, грузили на неё инструменты, разные железки — готовились к отъезду.
Ехать она могла только на север: колея на юг была занята нашим поездом.
Мы кинулись к дрезине, стали просить путейцев взять нас. Те наотрез отказались, ссылаясь на то, что они едут вообще неизвестно куда — связь нарушена, что впереди их ждёт — они не знают, в такой обстановке брать на свою ответственность людей, да ещё и с детьми они не могут. Предлагать им деньги мы даже не пытались: на Сахалине этим можно всё испортить, в то время отношения между людьми строились совсем на других ценностях — на уважении, доверии.
Нужно было что-то делать. Кто-то сбегал к своим вещам за припрятанной бутылкой водки — для Сахалина это редкость, ибо водка в бутылках на Сахалин не поступала: выгодней было возить спирт в железных бочках. Выпили с ними по стопке, разъяснили ситуацию. В общем, ребята всё поняли, прониклись, и было принято компромиссное решение: брать тех, кто без детей. О состоянии жены я не сказал и попал в число пассажиров дрезины. Вещи были перенесены на дрезину быстро, дрезина и прицеп были нагружены горой, пассажиры взгромоздились поверх своих пожитков и мы покатили на север. Вернее сказать — не покатили, а нас понесла нечистая сила. На удивление при всей своей невзрачности японская дрезина оказалась весьма резвой: скорость быстро достигла километров шестидесяти-семидесяти, что для пассажиров, находящихся на высоте пары метров над землёй, продуваемым всеми ветрами и пронизываемыми жуткой вибрацией оказалось довольно серьёзным испытанием. Вибрация и тряска были ужасными: казалось, что если палец положить в рот — он тут же будет откушен. Приходилось даже сжимать зубы, — так они стучали друг о друга, скулы уставали. Эта чёртова гонка сопровождалась таким рёвом мотора, стуком колёс и свистом ветра, что пытаться что-либо даже крикнуть было бесполезно, поэтому все забаррикадировались чемоданами от ветра и молча переносили эту сумасшедшую гонку.
Море всё дальше отступало от насыпи, потом вдруг совсем спряталось за горизонт. Вдоль дороги всё чаще стали появляться горелые леса: громадные сосны стояли одна к одной абсолютно чёрные, без хвои. Лес был чёрным, нежилым. Деревья, казалось, жаловались небу: вот, смотри, что с нами люди сделали…
Это была жуткая картина. Потом нам объяснили, что, отступая, японцы жгли леса. После войны прошло уже двенадцать лет, а лес так и не ожил.
Каким же зверем может быть человек, какой вред он приносит природе, какое зло! Эти чёрные леса врезались мне в память на всю жизнь, эта страшная картина не раз виделась мне во сне…
Наконец, дрезина запрыгала, застучала на стрелках, рельсы стали двоиться, четвериться, скорость снизилась, появились домишки, домики и дома, и дрезина вскочила на станцию. Станция была большая, был даже вокзал, на котором висела табличка «ПОРОНАЙСК». Да, это был город Поронайск, со всеми атрибутами города, с буфетом на станции, с водопроводным краном, у которого можно было вымыть лицо и руки. Очумевшие от сумасшедшей гонки, пассажиры кинулись в буфет искать съестное, перехватить, что- либо пока дрезина стоит на станции. В буфете был спирт, кета и горбуша солёная, кета вяленая, крабы варёные и крабы консервированные, икра малосольная и икра консервированная, рыба жаренная и рыба отварная… Больше в буфете не было ничего. Не было хлеба. Хлеб на Сахалине был в те времена в дефиците.
Пришлось покупать рыбу, которая к тому времени уже порядком надоела. С покупками мы поспешили к своей дрезине в расчёте поесть в дороге. Наша поспешность оказалась напрасной: дрезина дальше уже не шла. Путь впереди был размыт, и бригада торопилась на ремонт моста, до которого было всего три километра. До ближайшего же посёлка было двадцать, до места моего назначения — сорок километров и полтора дня. Наша компания постепенно рассасывалась. После Поронайска осталось три семьи: одна ехала по назначению до Леонидово, другая возвращалась в Леонидово из отпуска и только моя одна — до гарнизона Возвращение, расположенного севернее Леонидово в двадцати километрах. Мы оставили женщин с вещами на станции и пошли искать коменданта гарнизона. На наше счастье, комендант оказался на месте. После тщательной проверки документов (пограничная зона всё-таки) нам выделили газик и подвезли нас с вещами на один из складов, на котором стояли под загрузкой два грузовика, которые должны были выходить на Леонидово. На этих машинах мы без особых приключений одолели за три часа двадцать километров и прибыли в гарнизон Леонидово.
Теперь наша семья осталась одна. Все остальные уже были на месте.
Наступила ночь. Искать коменданта или попутный транспорт было бессмысленно: тайфун в этих краях поработал на славу. Дороги были размыты настолько, что даже думать о движении на север было бесполезно. Тем не менее, я стал искать коменданта гарнизона. Нашёл я его уже около одиннадцати ночи
