помахала им рукой. Энтони обернулся — и оцепенел. Глаза его сузились, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Совесть никак проснулась, решила Мей.
— Ты знаешь этих женщин? — резко осведомился он.
Мей продолжала улыбаться, невзирая на холод, пробирающий ее до костей.
— Они были в дамской комнате, — небрежно пояснила Она. — Такие болтушки!
На мгновение Энтони словно утратил дар речи. На лице его отразилась тревога, а Мей продолжала улыбаться, хотя сердце ее неотвратимо превращалось в кусок льда.
— И о чем же они болтали? — глухо осведомился он.
— О тебе, дорогой. — И поспешно добавила: — Когда мы поженимся… как ты представляешь себе нашу жизнь?
Энтони заметно расслабился, шумно выдохнул. Нет уж, еще не все! — мстительно подумала Мей.
— Я работаю дома, ты учишься на историка. Мы оба ухаживаем за твоим отцом и за Бекки… Ты ведь теперь у нас эксперт по пеленанию. Готовим по очереди. Сегодня у меня сгорает ужин, завтра — у тебя. — Серые глаза привычно заискрились. — И в постели безумствуем тоже по очереди. Чур, я первый.
И тут терпение Мей иссякло.
— Хмм… С выдержкой у тебя и в самом деле плоховато, верно?
Энтони напрягся: кажется, собеседница уже не шутит. Через плечо оглянулся на девиц в дальнем конце ресторана.
— То есть? — угрожающе осведомился он.
— То есть, если под одним с тобою кровом живет женщина, ты просто не можешь не распускать рук. Я-то, глупая, думала, что ты купился на мои неисчислимые достоинства. А выходит, тебе подошла бы любая… желательно брюнетка, но ежели таких нет, то сойдет кто угодно…
— Мей, что они тебе наговорили? — тихо спросил Энтони.
— Правда, это ужасно возбуждает, когда крутишь интрижки в пределах одной семьи? — язвительно продолжала Мей. — Приятно затащить к себе в постель невесту своего друга, а потом и его дочь?
Стороннему наблюдателю показалось бы, будто Энтони, мило улыбаясь, непринужденно беседует с невестой о сущих пустяках. И только Мей знала: он вне себя от ярости.
— Здесь не место обсуждать наши дела…
— Твои дела, не наши.
Энтони закусил губу.
— Не торопись меня судить, — дрогнувшим голосом произнес он. — Поехали домой. Все было не так, как тебе кажется, Мей. Погоди расстраиваться.
— Ну разве у меня расстроенный вид? — проворковала она, демонстрируя ослепительную «голливудскую» улыбку.
— Да. Скулы заострились, на виске пульсирует жилка, глаза потухли. Едем! — коротко приказал Энтони.
Ей очень хотелось дать выход своим чувствам. Но, стиснув зубы, она молча уселась на переднее сиденье «мерседеса». Энтони пару раз попытался заговорить с нею, но Мей проигнорировала все его попытки, и он сдался.
Оказавшись в гостиной, она налила обоим бренди и встала напротив камина, по-хозяйски подбоченившись. Пусть этот тип зарубит себе на носу, что с ней шутки плохи!
— Итак, у тебя был роман с Корал? И ты сделал ей ребенка, да? — холодно осведомилась Мей, решив не ходить вокруг да около, а сразу взять быка за рога.
Энтони выругался про себя. Он был бледен как полотно, с загорелого лица исчезли все краски.
— Давай расставим все точки над «i». Кто мать ребенка? — спросила Мей.
— Я уже говорил, что Бекки — дочка Корал, — хрипло ответил Энтони.
— А кто отец?
Теперь все зависело от его ответа — жизнь Мей, ее будущее, счастье ее отца и маленькой Ребекки…
— Почему бы тебе не взглянуть на свидетельство о рождении? — Запрокинув голову, Энтони одним глотком осушил бокал с бренди и вызывающе сощурился. — На документе стоит имя твоего отца. Он обожает Бекки. Ты отлично знаешь, что только благодаря ребенку Ник вновь обрел радость, надежду, волю к жизни…
— В таком случае ты здесь больше не нужен! — отрезала Мей и увидела, как в серых глазах плеснулось отчаяние. — Я намерена сама ухаживать за умирающим отцом. И неважно, как мучительны будут его последние дни. Я, и только я, буду с ним рядом, потому что я его ближайшая родственница! Мне плевать, что ты намерен делать и где жить — только не в этом доме!.. Ведь это дом моего отца, позволь тебе напомнить. И здесь поселюсь я. Ты можешь приходить в гости… отец тебе только порадуется. Мы будем держаться друг с другом учтиво и вежливо — ради отца. А потом, когда отца… не станет, я возьму на себя воспитание моей сводной сестры, а ты исчезнешь из нашей жизни. Потому что со смертью отца у тебя не останется ни единой веской причины здесь появляться.
Несколько секунд Энтони отрешенно смотрел на нее. В серых глазах читался неизбывный ужас — и истерзанное сердце Мей снова сжалось от боли. Он пытался заговорить, но тщетно. И молодая женщина поняла, что Бекки и впрямь дочь Энтони, и сейчас сбывается самый страшный из его ночных кошмаров.
Время шло. Мей словно приросла к месту, не в силах даже пошевелиться.
Отрицай все! — мысленно молила она. Скажи, что Бекки — дочь моего отца. Что интрижка с Корал была лишь мимолетным увлечением, не более. Что ты любишь меня, только меня, меня одну!
Энтони являл собою воплощенное горе и муку. Сгорбившись, стоял он, глядя в пол, не смея поднять глаз.
Мей любила его всей душой, и при виде его страданий у нее разрывалось сердце. Но Мей знала: стоит смягчиться — и она погибла. Энтони заставит ее жить с ним сначала ради отца, потом ради Бекки. Тогда остаток дней своих она проведет в аду, страстно и безнадежно обожая человека, от которого осталась лишь оболочка, а сердце умерло.
— Я люблю тебя, — хрипло проговорил он. — А ты любишь меня. Мы… У нас могли бы быть дети…
Что за ирония судьбы! Это же Барделл, вылитый Барделл! Еще один эгоист, возомнивший себя хозяином мира… Любитель определенного типа женщин — покорных, смиренных, послушных и чтобы в постели превращались в тигрицу!
— А я тебя, похоже, нет, — фыркнула Мей. — А то бы бросилась тебе на шею и закричала, что все понимаю и прощаю. Но мне почему-то все равно. Наверное, мне просто недоставало хорошего секса. Барделл в этом отношении мне скучать не давал, — безжалостно проговорила она, ненавидя себя, а заодно и собеседника за то, что принудил ее к этому разговору. — Ты был прав, советуя все хорошенько обдумать. Я бросилась в твои объятия под влиянием минутного порыва… в силу самых разных причин. А теперь вот говорю: хватит, надоело! За Бекки я отлично присмотрю. В конце концов она мне сестра, верно?
Ответа не последовало. Может, сплетницы ошиблись? Энтони ни за что не уступил бы собственного ребенка без боя. Он бы во всем признался, предложил какой-нибудь компромисс, стал молить об опекунстве…
Мей провела рукой по лицу. Какая, в сущности, разница, кто отец ребенка? Она никогда больше не сможет доверять Энтони.
— Я уйду, — еле слышно выдохнул он. Огромные, трагически расширенные серые глаза неотрывно глядели в одну точку. Губы побелели.
Терзаясь от непереносимой боли, Энтони повернулся, пошатнулся, задержался на мгновение у детской кроватки. Взял крохотные ручки в свои. Малышка радостно заагукала, заулыбалась беззубым ртом.
Мей беззвучно всхлипнула в углу. С трудом сдерживая слезы, борясь с комком в горле, Энтони терзал себя, любуясь дочкой сквозь боль и горе, удивляясь совершенству маленького личика.
Сбылось все, чего он так боялся. Он теряет свое дитя… Энтони стиснул зубы, запрещая себе молить о прощении. Думать нельзя. Только действовать. Скрепить сердце стальными обручами воли — иначе оно
