— Боже милосердный! Я вам что, собака? — вознегодовала Мей.
— Вообще-то я обращался к Вампиру. Он у вас за спиной, на пороге. Но может быть, вы тоже не откажетесь присесть? — предложил незнакомец не без иронии.
Мей усмехнулась. Ну наконец-то этот тип начал понемногу оттаивать!
— Извините, — фыркнула она. — Но я не привыкла к окрикам, даже если речь идет о собаке!
Энтони иронично изогнул бровь. Скрытый упрек, похоже, нимало его не задел.
— Волкодавы — умные создания, и силы им не занимать. Вампир знает, куда ему можно, а куда нельзя, хотя то и дело пытается расширить свою «территорию». Либо ты командуешь собакой, либо она — тобой. Любому псу нужен вожак.
— И вожак здесь, надо понимать, вы, — усмехнулась Мей, гадая, распространяется ли эта жизненная философия на женщин.
— В данный момент — да. А вы устраивайтесь поудобнее.
И Энтони указал на огромное кресло, обитое кремовой кожей, на вид уютное, точно кровать. Мей не заставила себя просить дважды.
— Так-то лучше. Долгая была дорога, — пожаловалась она, с наслаждением вытягивая ноги и откидываясь на спинку. — Последние часы я вела машину, что называется, «на автомате». Можно было остановиться где-нибудь на ночь, но как смириться с задержкой, когда до цели рукой подать? Мне так не терпелось увидеть отца…
Смахнув непрошеную слезинку, Мей искательно улыбнулась. Но ответной улыбки не последовало.
— Я принесу вам чаю, — предложил незнакомец. — Ни с места!
Мей понятия не имела, относятся ли последние слова к ней или к собаке.
— Я хотела бы повидаться с отцом, не откладывая, — поспешно возразила она. Но незнакомец уже исчез за дверью. — И если можно, я бы предпочла кофе! — крикнула Мей вслед, однако и это уточнение запоздало. — Ох, будь он неладен! — с досадой выдохнула она.
Энтони прикрыл за собою кухонную дверь и присел на табурет, понимая, что, прежде чем снова предстать перед Мей, следует собраться с мыслями. Для этого ему требовалось время и одиночество. Возможность подумать в тишине и ясный, не одурманенный усталостью ум, способный разрешить неожиданно возникшую проблему.
Тихо выругавшись, Энтони заставил себя сосредоточиться на ситуации, не отвлекаясь ни на что постороннее. У него есть выбор: не пускать Мей к отцу или, когда тому станет лучше, убедить старика повидаться с дочерью.
Энтони закрыл глаза, прикидывая все «за» и «против». Если удастся уговорить ее уехать, жизнь пойдет своим чередом. И в один прекрасный день он получит Бекки.
В сознании всколыхнулись недобрые предчувствия, затуманивая рассудок, отравляя душу. Энтони понимал, понимал с ужасающей отчетливостью, что, если Мей воссоединится с отцом, для него малышка все равно, что потеряна.
Мей — ближайшая родственница Николаса. Когда старик умрет — а врачи обещают ему год-другой жизни, не больше, — именно к ней автоматически перейдет опекунство над Бекки. А он останется не у дел.
Бес, явившийся из самого ада, не иначе, коварно нашептывал Энтони на ухо, что избавиться от опасности нетрудно. Нужно лишь стоять на своем, холодно и невозмутимо повторяя девице то, что является жестокой правдой, — отец от нее отрекся. Это же совсем просто… А Энтони так отчаянно хотелось вернуть дочку, что некоторое время он изводил себя и мучил, прислушиваясь к звучащему в голове голосу, хотя знал, что следует справедливости ради посодействовать примирению Николаса и Мей.
Но Николас был тверд как кремень. «Она такая же, как ее мать! — горько восклицал он, когда угасла последняя надежда дождаться ответного письма от Мей. — Ветреная, бессердечная эгоистка! Знай она, как я богат, небось, со всех ног примчалась бы! Энтони, эта девчонка разбила мне сердце! Не желаю ее видеть, пусть даже явится в лохмотьях, с дюжиной голодных малышей! Ты меня слышишь?!» — бушевал старик. «Слышу», — тихо отвечал Энтони, надеясь в один прекрасный день переубедить упрямца.
Но тогда Энтони еще не знал, что Бекки его дочь. И вот Мей приехала, свалилась как снег на голову, красавица в ослепительных ало-золотых нарядах, само воплощение огня, страсти… и стальной решимости!
Здравый смысл подсказывал, что девицу надо напоить чаем, подарить ей фотографию отца… и отослать восвояси. Но как сможет он жить в ладу с самим собою, зная, что лишил Николаса возможности провести последние годы жизни в обществе любящей дочери?
— Боже, — простонал Энтони, — что за тяжкий выбор!
Призвав на помощь остатки самообладания, он заставил себя заняться чаем, однако пальцы его слегка дрожали. Перед мысленным взором снова и снова возникало лицо Мей — выразительное, подвижное, словно озаренное внутренним светом.
И что в ней такого особенного? Возможно, нечто унаследованное от Николаса — его бескомпромиссная честность, его доброта и терпимость. Окажись она стервой, «ветреной, бессердечной эгоисткой», — как предположил старик, — все было бы куда проще.
Однако Энтони видел совсем иное — чистую, невинную радость, что подобно лучезарному мечу сокрушила его подозрительность и враждебную настороженность. Энтони заворожила ослепительная улыбка, что освещала удивительные карие глаза, искрящиеся золотыми огоньками. В своем искреннем желании рассказать о себе как можно больше молодая женщина казалась трогательно-уязвимой и беззащитной, точно дитя.
Как страстно она молила о жалкой крохе, о праве увидеть отца своими глазами… У бедняжки даже фотографии нет! Слова ее затронули Энтони за живое. Уж он-то отлично знал, как пусто и горько жить на свете тому, кто не знает своих родителей.
Всю жизнь он мечтал узнать, кто его отец. Внутренняя отчужденность, неприкаянность и неодолимая тоска по любви порождены этой зияющей брешью в его жизни. Услышав горячие мольбы Мей, Энтони преисполнился горячего сочувствия к гостье и поневоле смягчился.
Разумеется, насчет писем она лжет. Так лжет испуганный ребенок, стремящийся обелить себя любой ценой, чтобы не слишком ругали… Очень жадный ребенок, нахмурившись напомнил себе Энтони, прежде чем окончательно расчувствовался. Наверное, проштудировала справочник «Кто есть кто» и выяснила, что Николас Фоссетт — выдающийся историк, один из крупнейших специалистов по первобытным культурам в стране, владелец процветающего издательства, специализирующегося на научно-популярной литературе.
Энтони задумчиво потер колючий подбородок. Николасу принадлежит чуть ли не вся округа и весьма прибыльное дело, так что молодую женщину ожидает немалое наследство. И опекунство над маленькой Ребеккой.
Трясущимися руками Энтони наполнил чайник. И что ему останется? Изредка приезжать в гости. Наблюдать со стороны, как чужая женщина воспитывает его дочь…
— Нет! — исступленно воскликнул он. — Ни за что на свете!
Жить Николасу осталось совсем недолго. По смерти старика Энтони собирался удочерить девочку. Но если Мей останется, то утвердится в роли опекунши.
Можно затеять судебный процесс, да только затянется он на долгие годы. Какая травма для подрастающей Ребекки! А ведь девочка уже привыкнет видеть в Мей мать! В такой ситуации отбирать ребенка слишком жестоко, даже если решение суда окажется в пользу Энтони.
Нет, такого допускать нельзя! Энтони глубоко, прерывисто вздохнул. Все, решено: он и близко не подпустит незваную гостью к Николасу, уважая недвусмысленно высказанную волю больного. Угостит девицу чаем, постарается утешить. И выпроводит домой.
3
