«Красота актрисы так обманчива и влечет напрасными надеждами. Ничего слова ее не значили, и в душе моей все по-прежнему».
— Зачем ты это слушаешь, он что, нравится тебе, Дим?
— Знаешь, Анвар, — сказал он, жмурясь за очками. — Ведь он это про меня поет, про мою бывшую жену. Вот все точно так и было: она тоже была актрисой, играла роль даже в нашей жизни, а сама изменяла мне, а я верил ей.
— Да, Дим, извини.
— Стоял уже за кулисами нашей жизни, а все верил ей. Правду говорят, что про свою жену узнаешь самым последним. Смешно и очень верно, это так. Тупо, смешно и верно.
— А она кто у тебя была по гороскопу?
— Телец.
— Ну-у, Дим, Телец не подходит Деве.
— А все говорят, что подходит. Все гороскопы, которые я читал. Есть счастливые союзы, Анварка.
— Точно, все говорят, но на самом деле абсолютно не подходит, точно тебе говорю, Дим!
— В этот раз с дочкой встречался, — сказал он. — Гуляли с ней так долго, потом отводил ее домой. И знаешь, Анварка, я задумался о чем-то и долго-долго так шел в своих мыслях, а потом вдруг как-то почувствовал ее ручку в своей руке и вспомнил про неё, что я с дочкой иду, испугался даже. И знаешь, Анварка, она тоже притихла и тихо шла, только искоса посматривала на меня, она поняла, что с папой что-то происходит, и она переживала за меня, ей тоже стало больно, как и мне, ведь мы с ней родные, связанные, а ведь она еще такая маленькая…
Он вдруг увидел, что я смотрю на его руки, на эти его большие шрамы, похожие на кривые улыбки, и я уже не мог спрятать взгляд.
— Слушай, Дим, у тебя руки такие волосатые! У тебя грузин каких-нибудь не было в роду?
— Нет, Анварка, мама говорит, что прибалты были.
— A-а… А что за книжка «Голый завтрак»?
— Не знаю, не читал.
— Я ее у тебя всегда вижу.
— А хрен знает, зачем-то таскаю с собой.
— Да, бывает такое. А ты, знаешь, Дим, как в Москве журналы издаются? Восемьдесят процентов картинок, Дим, сканируются из старых западных журналов. Мы тоже сканируем. Пиздим, короче говоря.
— Я знаю. И в музыке так же.
— Дим, знаешь, что я ненавижу больше всего?
— Что, Анварка?
— Я ненавижу пословицу: если ты такой умный, почему такой бедный?
— И я, я тоже ее ненавижу. Ван Гог был тупой.
— Дим, а как твое имя будет по-американски?
— Не знаю, ну, допустим, Джон, а что?
— А мое?
— Анджей, нет, это польское… Анди… Энди, вот как ты будешь по-американски. А что?
— Я понял, Джон, — сказал я с ленивым пренебрежением. — Ты — неудачник!
Димка закурил.
— Вот что я тебе скажу, Энди. Ты, бля, тоже неудачник, Энди.
— Как это нелепо, говорить кому-то, что он неудачник.
— Энди?
— Ну что, Джон?
— Я знаю, что у тебя есть шампанское!
— Ты видел, что ли, уже?
— Я что угадал, что ли?!
— Точно есть.
— А потому что, Анварка, у тебя всегда есть шампанское заныканное.
Я достал шампанское. Он веселился, как ребенок.
— Вот блядь, Энди, это мясо горит!
— А что, еще и мясо есть?
— Не знаю, не знаю, по-моему, уже нет. Блин, но какой-же все-таки проигрыш на саксофоне хороший — па-ба-рай-ба-пай… па-ба-рай-ба-пай… вспомнил сейчас… ани были так-сис-ты… па-ба-рай-ба-пай…
— Дим, а прикинь… дым, бля, какой… а прикинь, у нашего Юрия Владимировича пальцы короткие и когда он здоровается, такое чувство, будто у него пальцы отрублены на половину.
— А это кто?
— Да так, есть там один. Дим, я же здесь бабу недавно трахал.
— Да ты что? — посерьезнел так, замер.
— Да, в возрасте уже, Надежда. Познакомились по телефону, она номером ошиблась… У нее, Дим, видать так давно никого не было, что она смотрела на меня, вылупив глаза. И вот я это, вхожу в нее, короче, а она такая: ой, мама, я вхожу, а она: ой, мама, ой, мама, ой, мама… ей лет сорок уже, а она — ой, мама. Я как расслышал, мне так смешно стало, а она: ой, мама, ой, мама, я терпел, а потом тоже говорю: ой, папа, ой, папа. И вдвоем с ней, она: ой, мама, я — ой, папа, о-о-х мама, о-о-х, папа, ой, мама, ой, папа, причем оба серьезно так, главное, что серьезно.
Димка заржал.
— Как-как ты говоришь?
— Ой, мама, а я — ой, папа, ой, мама, ой, папа.
Делал что-то с мясом и все повторял: ой, мама, ой, папа, и хохотал.
— Надежда умирает последней, а я ее законный наследник, — пропел я.
— Анварка, а может нам девчонок каких-нибудь снять?
— Давай, Дим, здесь поблизости, да?
Мы быстро оделись и вышли. Как только появлялись девчонки, весь наш запал пропадал. Я надеялся на Димку, а он на меня. Когда они появлялись, Димка становился серьезным и равнодушным и как будто бы совсем не пьяным. Так и стояли на остановке, два идиота.
— Дим, а ты знаешь, что если в Германии мороз чуть выше десяти градусов, то там жизнь замирает?
— А в Индии, Анварка, минус два — уже со смертельным исходом…
— Я понял, Дим, у нас не получится, мы не созданы для этой роли.
— Я вот тоже думаю.
— Это надо Гарника.
— Да.
— Или Германа.
— А нам, на самом деле, не это интересно, неудачник Джон.
— Но хочется же, неудачник Энди.
Дошли до светофора, подождали зеленый и не стали переходить. Снег. Тетка с догом. Мусорный бак с выломанной балконной дверью.
— Дим, скажи, а правда дог похож на гомосексуалиста?
Он смотрел и хмыкал.
— Да, точно, что-то есть такое… Ну что, так и будем идти?
— Дальше и дальше, — сказал я, и мы оба остановились.
— Может, педику Кириллу позвонить? — засмеялся он.
— А ты что знаешь про него? — я тоже засмеялся.
— Мне Артемий Финецкий говорил, да про него все знают, он сам бегает и всем рассказывает, что стал педиком. Он, конечно, приедет, если ему позвонить.
