— А романы свои тут тоже на обоях пишут? Войну и мир, нафиг! — Паша.
— Он тоже поэт, — Юра, показывая на Пашу.
— Угу.
— Хреновый поэт!
— Пошел ты.
— Тоже учишься здесь?
— Не-ет, я проездом… в Африку еду.
— Серьезно, Бабай!
— В Африку?
— Прикидай, но? — закуривает. — К жене еду. Насовсем, нафиг!
— К жене? Она что, негритянка, что ли?
— Да нет. Она там на фирме работает… Юрок, а где моя барсетка?
— Откуда вы такие беретесь?! Ба-арсетка, — кидая со шкафа сумочку. — Драная, шоферская сумка. Ба-арсетка!
— Вот, визитка ее.
— Гвинея Биссау… Ничего себе. Она еврейка, да?
— Отец еврей, мать хохлушка. Русская, можно сказать. Но.
— А-африка, — «ты так наивно радуйся, играй — ведь ему так хорошо сейчас, хотя действительно у…».
— Охо-хо, боже мой…
— Ты чего, Анвар?
— Да нет, ничего, просто завидую тебе.
— Да я сам себе завидую, нафиг! Даже не верю до сих пор.
— Дай докурю. Фу, свинья! Весь фильтр обслюнявил! — Юра обжигает фильтр зажигалкой, брезгливо осматривает.
— Я вообще курил, а не слюнявил.
— Это все монопенисуально.
— Ох ты, ёпт таю, ученый какой… Анвар, ты в «Барби» разбираешься?
— В чем?
— В куклах «Барби». Я тут дочке куклу купил…
— У тебя дочка есть?
— Окса-анка, три года уже.
Противно так рот растягивает. Ботинки с квадратными носами. Как они могут эту херню носить?! Воротник рубахи грязный. Муж, бля.
— Вот, в ГУМе купил, сказали, что не китайская.
Юра ухмыляется у окна.
— Кла-ассная кукла, Паш!
А тебе, Анвар, ночевать теперь негде из-за этого козла.
— Она при всех делах, прикидай? Даже в животе дырка для ребенка. И дети, как мышатки, ей-богу. Я офигел, когда увидел!
— Придумают-же, а? Лишь бы продать.
— Жене духи купил, — достает коробочку. — Ничего?
— Ду-ухи, блядь! Что, у нее там своего парфюма нет, что ли? — спрашивает Юра. — И вообще, что ты мне здесь свой сидор потрошишь?! А?!
— Кла-ассный запах — горький, он очень идет женщинам.
— Чё там классного, Анвар? Давай, как раньше, — Юра стукается лбом в плечо Анвара. — Сейчас чайку запаганим. Не крепкий, не-ет, но чтоб «купец», чтобы ложка стояла! А? О жизни покракаем…
На улице скрежет тормозов. Жесткий и тупой звук удара. Паша, вытянув худую шею, смотрит в окно.
— Ой, бля-а-а, — болезненно морщится. — Мужика сбили, вон-вон, гля, отлетел куда, лежит весь такой. Туда. Аж нога не туда вывернулась. Не дай бог, не дай бог! Тьфу-тьфу! Тьфу, не дай бог!
— Как же я ему завидую!
— Тьфу-тьфу… Ты че, больной, что ли, на всю голову, Юрок?!
— Как же я завидую, что сейчас приедет «Скорая», его положат на носилки, привезут в Склиф и сразу вколят морфий.
— Какой морфий, Юрок?! — хихикает. — Он умер уже! Если ботинки слетели, значит, насмерть, каждый водила тебе скажет.
— Ну, все. Пора, — Юра стукается лбом в плечо Паши. — Пора идти за чеком, Пашок-мешок. Давай деньжат, я быстренько обернусь.
— Юрок, не обижайся, я не буду.
— А теперь подумай хорошенько и попробуй еще раз.
— Юрок, я завязал.
Так же мог лежать я. И весь мой скарб из коробок по всей улице… пишущая машинка, бумаги, книги, бритвенный станок с потертым лезвием.
— А куда ты, Юр? Что случилось?
— Забвения надо купить, Бабай. Мы с ним вместе начинали. Боже мой! Рисовались, каждому лишнему кубику дозы радовались, в ладоши хлопали, кураж такой был — что ты — все по-взрослому… эх, помнишь, Павлушка? Ну, все, кончай ебать мурочку, давай деньги и я пошел, здесь пять минут всего-то идти.
— Юрок, я уже полгода не ширялся. Слез я, Юрок.
— Ты че, козленок, горя, что ли, не видел?! Фу, бля! Объясняю еще раз. Надо полсотни лавэ. Для тебя! Не для меня! Ведь я приду, и ты попросишь у меня. Да-ай, Юрок ширнуться. Юрок, дай ширнуться.
Смешно, конечно.
— Во-во. Так и будет, Бабай! Вот увидишь.
— Я не попрошу, Юрок. Точно тебе говорю!
— Фу, чушок! Не ожидал я от тебя такого.
— Юр, извини, я не буду.
— Паша, я беру дешево. Задарма.
Как лицо кривится, как будто заплачет сейчас, он всегда так, как будто кожу лица по черепу размазывает.
— Еще раз говорю тебе — чек стоит семьдесят. Я у тебя прошу полста.
— Юрок, однозначно, — Паша невидящим взглядом в окно.
Юра идет к двери. Поворачивает голову и поднимает вверх указательный палец.
— Поцелуйте меня в спину! Ниже… ниже… ниже. О! — вытягивает палец, замирает. — О-о!
Юра одевается.
Новая, бля, кожаная куртка у него, а ты, как бомж, Анвар.
— Бабай, у тебя, случайно, жетончика на метро не будет?
— He-а, Юр.
Юра уходит.
Шесть часов уже! Ебаный ты, ебанный Юра. На иглу меня чуть не подсадил, чтобы в рабство свое взять, это первое. Благодаря тебе у меня пропали туфли и зонт, это второе. И денег не выслал мне в Алмату, как обещал, а я жду, идиот, голодаю там хожу. Музыкальный центр проводникам отдал за место.
— Она такая хорошая! Знаешь, как я ее люблю?!
— Что, что говоришь?
— Про Алинку, жену свою. Я ее так люблю, что хочу, чтобы все были счастливы, чтобы у всех все было хорошо, чтоб был мир во всем мире!
— Да-а. Ты молодец, что ширяться не стал. Тебе в Африке будет хорошо — у тебя челюсть такая.
