неоправданными ограничениями скорости, и многие водители в ответ несутся сломя голову.
Фокусы начинаются на второстепенных дорогах Италии, особенно на юге. Наибольшей бдительности требуют машины, в которых вы видите сидящих на заднем сиденье детей. Если на переднем сиденье муж и жена, то перед вами разыгрывается сцена из итальянской комедии — они, конечно, отчаянно спорят друг с другом. Не расслабляйтесь, если глава семейства отсутствуют и машиной управляет родительница. Каждый ее маневр — темпераментное восклицание: «Разве вы не видите — я с детьми?!» А больше всего мне понравилось ехать за влюбленной парочкой. Он был в машине, она на мотоцикле — они держались за руки!
Есть и еще одна, последняя в списке моих наблюдений, особенность. Итальянцы вылетают к главной дороге наподобие того, как знакомятся собаки в Америке, которые устремляются в сторону нового знакомца или знакомки с такой энергией и решительностью, что, того и гляди, собьют с ног, но в последний момент внезапно застывают как вкопанные и вместо вульгарного обнюхивания свидетельствуют почтение, соблюдая дистанцию.
А как знакомятся собаки в Америке, я очень хорошо знаю потому, что однажды летал за океан вместе со своей гладкошерстной таксой, и мы восемь месяцев прожили в столице Северо-Американских Штатов. Понятно, я часто наблюдал собак, хотя не помню, в какой мере моя воспитанница усвоила новые манеры. Вообще, она получила изрядное образование (мы готовили ее в делегаты партконференции) и особенно хорошо была знакома с баснями Крылова («Да чем же ты, Жужу, в случай такой попал?»). Практическая сметка у нее была прирожденной, и мы думали, что ей подойдет заведовать мясным отделом в каком- нибудь солидном магазине. Из наших планов ничего не вышло: партия утратила руководящую роль, а мясные отделы закрылись еще раньше. Но вот в Америке она побывала. Перелет она перенесла хорошо. Я с благодарностью вспоминаю стюардесс Аэрофлота, которые не только пропустили ее в салон, но и попросили соседа освободить место для собаки. Ей было все странно на новом континенте. Запахи в Центральном парке Нью-Йорка (первое место на американской земле, где ее выпустили наконец из клетки) привели ее в растерянность и смятение. Когда ее возили в автомобиле, она всегда смотрела в окошко. Конечно, она быстро освоилась, благо мы жили рядом с огромным парком. Она удирала, я ее подолгу искал, и бывало, находил не в парке, а у входа в библиотеку Центра древнегреческих исследований, куда, как она знала, я исчезал каждое утро. Я до сих пор провожаю взглядом всех такс, особенно гладкошерстных.
НЕМЕЦКАЯ ИДИЛЛИЯ
Удивительно приятно возвращаться в Германию. Дорожная разметка и указатели становятся аккуратней и четче. Знаки, ограничивающие скорость, начинают восприниматься как полезное предупреждение. Вы оказываетесь в стране, которая хочет и умеет заботиться о человеке, и чувствуете себя в надежных руках. О немцах мне никогда не приходилось думать, что они странные люди. Приходилось разве что удивляться их готовности прийти на помощь, если у вас что-то стряслось с велосипедом или машиной.
В Германии городов — как грибов, и каждый из них справный. Все дома выглядят новенькими, даже если построены в пятнадцатом веке. Удивительно прилична застройка и последних десятилетий, тоскливое безобразие — большая редкость. Помойки обсажены розовыми кустами. На окнах и балконах изобилие цветов, и ничего, кроме цветов. Разноцветные маркизы на лоджиях придают антуражу беззаботность юга. И все эти города-грибы вырастают не посреди свалки, а на краю поля или леса.
Красоту и прелесть немецкого города, как правило, создает его средневековая часть; барокко и классицизм обыкновенно представлены лишь вкраплениями, нарядные кварталы, выстроенные в конце девятнадцатого и начале следующего столетия, мало где уцелели.
Реки, где они есть, не используются в качестве градостроительного элемента. Мы в Петербурге привыкли к благородным рядам домов по обеим сторонам реки, и города-побратимы отыщутся нам во Франции, Италии и Голландии. Немецкие города, примыкая к рекам, не обзаводятся набережными. Я вспоминаю Регенсбург на Дунае как наиболее яркое исключение. Реки выступают естественной границей города, и если служат его украшению, то непривычным для нас образом. Так, в Тюбингене дома нависают над водой; вы не можете прогуляться по набережной — ее нет, но можете прокатиться по реке на лодке. В Гейдельберге вы будете наслаждаться видом реки, поднявшись к замку. В Вюрцбурге, напротив, каменный мост через Майн направит ваш взор на высокий холм и господствующий над ним замок. В Бамберге есть своя Малая Венеция. Речка там неширокая. Вдоль перил одного из мостов повешены цветочные ящики с красными геранями, и при мне две милые девушки собирали отцветшие цветы, чтобы они не портили вида.
В Германии существует множество совсем небольших городов, которые буквально примыкают к окрестным полям и холмам. Представьте — вы остановились в одном из таких городков на ночь, вышли прогуляться и после дня, проведенного на автобане, наслаждаетесь стрекотанием кузнечиков. Утром, перед тем как уехать, вы пройдетесь по центру, где непременно будет ратушная площадь с фонтаном и, скорее всего, памятник жертвам Первой мировой войны с именами всех погибших сограждан.
На загородных лугах выращивают цветы. На краю поля гладиолусов или подсолнухов вас ждут ножницы и коробка для монет, наполняемая в соответствии с указанным тарифом.
Когда вы пересекаете Германию, вам время от времени открываются величественные панорамы — обширные долины, не столько образованные реками, сколько, скорее, пустившие их к себе; кое-где лес, холмы, иногда — отдаленные горы. Германия — красивая страна, даже если некоторые другие еще красивей и роскошней.
Часть немецкого пейзажа — это замки. Старые замки — на высоком берегу Рейна и в других местах — хорошо поставлены, но архитектурно неинтересны. Думали о защите и нападении, а не о красоте. Другое дело замки, которые сооружались в ту же эпоху, когда Вагнер сочинял свои оперы! Немецкий дух обратился к национальному прошлому и сконструировал его в идеальном виде. Конечно, этим замкам свойственна некоторая помпезность и приглаженность, но всюду, где они есть, они украшают окрестности. Бург Гогенцоллерн виден за десятки километров, и вам даруется удовольствие постепенного приближения к замку на горе. С каждой точки он хорош по-своему, а вид оттуда — как если бы владетель обширной земли доставал взглядом до ее пределов. В Зигмарингине замок впечатляет своими размерами, сочетанием неприступности с оперной романтикой. Рядом река, плотина; замок отражается в воде искусственного водоема. Апофеозом выступает, разумеется, Нойшванштейн — альпийский замок Людвига Баварского. Он действительно великолепен, видами из окон хочется любоваться часами, а по окрестностям бродить — неделями. К тому же вы понимаете там, откуда взялось «Лебединое озеро».
Переход от цивилизации к природе в Германии приятен и короток. Нужно только знать, куда поехать. Вы оказываетесь на тишайшей дороге, которая не столько связывает населенные пункты, сколько служит для того, чтобы можно было выехать полюбоваться природой. Дорога на повороте ныряет под арку, образованную скалой, и маленький светофор заботливо предупреждает вас, что нужно немножко подождать. Добравшись до места и оставив машину, вы часами идете вдоль лесного ручья, в котором резвится форель, и доходите до мельницы. Здесь все приспособлено для того, чтобы вознаградить старательных путников. На улице два-три грубо сколоченных стола, покрытых клетчатой клеенкой, да лавки; под шум воды вы уплетаете жареные сосиски с картошкой и кетчупом, запивая их добрым немецким пивом. Или, скажем, переходите через Дунай по камням. Идете вдоль берега, над которым нависают скалы. Видите полупещеру первобытного человека. Гуляете по лесу, где на деревьях развешаны таблички с их названием: это явор, а это — ясень.
Немцы по-прежнему культивируют вылазки на природу. Это важная часть как семейной, так и корпоративной жизни.
Вообще же немцы во многом именно такие, какими вы их представляете, — аккуратные, трудолюбивые, порою важничающие. Какая- то важность заключена в самой интонации немецкой речи, — по крайней мере, для русского уха, — поэтому немного забавно слышать, как разговаривают друг с дружкой немецкие дети. Но вот представители государства и власти как раз не важничают; не было случая, чтобы мне приходилось на них досадовать.
