«Что-то» произошло послезавтра. То есть у меня, как у других, нет никаких доказательств, что это дело рук нашего садиста, но и сомнений тоже ни у кого не было. Даже у старшего математика.
Тем утром дю-А остался за Федора, который умчался на Вспомогательный улаживать дела с пропадающими «стрекозами». Рано утром, как всегда одетый с иголочки, со всеми знаками отличия, он вышел из своего домика — он с самого начала добился себе отдельного домика рядом с машинным зданием. Все было вроде бы как обычно: на площадке перед виварием разминалась дневная смена, сновали туда- сюда специалисты разных мастей, тягач вез по дорожке к старту отремонтированный только что маловысотник — «Птичку», — из открытых ворот вивария выезжали мусорные роботы с пузатыми зелеными бачками на полках. В бачках вывозились к деструктарию накопленные за ночь экскременты — это все знали, в том числе и дю-А. Он остановился, с рассеянно-брезгливой миной пережидая, когда роботы проедут мимо, — от них воняло. Но первый же робот, поравнявшись с ним, вдруг резко затормозил. Дю-А, не ожидая ничего дурного, скучно отвернулся. Когда робот решительно покинул дорожку и направился к нему, он еще ничего не понял, только посмотрел удивленно. Все это потом до конца пробора в сочных красках пересказывалось очевидцами. Дю-А посмотрел на робота, а тот снял с полки крайний бачок и вылил ему на голову. Дю-А, залитый черной жижей, протер глаза, увидел над собой следующий бачок, еще раз взвизгнул и побежал назад. Мусорники движутся не так чтобы очень быстро, но все-таки быстрей человека. Поэтому, пока дю-А добежал до двери своего домика, на него с компьютерной меткостью было вылито еще четыре бачка. Как только он скрылся за дверью, роботы затормозили и стали ждать его выхода.
Минут через десять туда прибежал наш техник Задонцо, известный огромным подбородком и умением спать где угодно и сколько угодно, и увел за собой всю мусорную команду. За процессией следили с большим интересом, ожидая чего-нибудь пикантного в том же вонючем духе, но, к общему огорчению, мусорники вели себя смирно. Через полчаса мы узнали, что кто-то намеренно испортил программу и вместо колодца утилизатора нацелил их гоняться за определенным человеком — для этого нужна хорошая квалификация. Нужна специальная подготовка. Каспар такую подготовку имел, интеллекторы были его маленьким хобби.
Дю-А до первого обеда не показывался и никого к себе не пускал. Каспар, необычно в тот день контактный, с детской улыбкой молодого вампирчика подкатывался то к одному, то к другому из куаферов, что-то им нашептывал (то есть не в прямом смысле нашептывал, я не знаю, как сказать — предлагал с таинственным видом), похлопывал их по плечу, похохатывал возбужденно и вообще суетился сверх всякой меры. У меня с Каспаром были свои отношения, еще с прошлых проборов: я к нему не цеплялся, и он ко мне не цеплялся тоже. Никогда его не терпел, но должен признать, он был очень надежен в проборах. Я в тот день помогал спецам из группы высших растений — у них увели на берега всю машинерию, так что пришлось полазить по деревьям (хорошо еще в зоне лагеря), втыкать их датчики. Работа предельно дурацкая, только в проборах на такую и наткнешься; спасибо еще, что на свежем воздухе, терпеть не могу под крышей работать.
Я так и знал, что Каспар со своими нашептываниями меня не минует. Я сидел поддеревом, высоченной такой громадиной, когда он ко мне подошел.
— Есть дело, Пан Генерал.
С некоторых пор Каспар меня избегал: у нас с ним несогласие вышло из-за того, что он приставал к Марте, хотя и знал, что она со мной. А теперь подошел. Я сказал ему адрес, куда он может идти со своими делами, но он не отстал.
— Не пожалеешь, Пан Генерал. Есть шанс проучить матшефа.
Здесь я сглупил. Мне бы хихикнуть ему в тон, послушать, что он предложит, но я сыграл в открытую — уж слишком гордым я тогда был, слишком противно мне было вступать с Каспаром в какие-то игры. Я с достоинством открыл карты. И сказал:
— Мне, Беппия, наш матшеф нравится не так чтобы очень. Но еще больше мне не нравишься ты. Он, может быть, и дурак, но по крайней мере другим не пакостит. И потом: его сегодня кто-то уже учил. Не твоя ли работа?
— Что-то ты сегодня грубый какой, — сказал он, состроив злобную мину.
Я ему ответил, он добавил, но драться не стал. Не с руки ему было драться в тот день со мною, очень ему в тот день проучить матшефа хотелось. Он сказал под конец:
— Ну, ты не убежишь, мы еще продолжим с тобой наш разговор.
И я с безмятежной улыбкой ему ответил:
— Чтобы!
А минут за двадцать до обеда ко мне подошли сзади, накинули бумажный мешок из-под концентратов и уволокли в подсобку вивария. Но они торопились и связали меня не намертво, я даже думаю, что меня специально связали не намертво, что кому-то тоже не нравились идеи Каспара, но просто он сумел уговорить. Одним словом, я смог выбраться.
Начала я не застал. Мне потом рассказали, что получилось примерно так. Дю-А вышел из домика ровно за пять минут до обеда, потому что пунктуальный он человек; он уже отмылся и был такой, как всегда, только не в парадной робе, а в простой, без регалий. Как только он вошел в столовую, Лимиччи подбежал к нему на цыпочках, с размаху хлопнул по плечу и, оглядывая собравшихся в полном составе ребят, завопил:
— Здорово, Массена, здорово, Пан Генерал! А?
Дю-А брезгливо дернулся.
— Я не…
— А что это от тебя воняет, Массена? Что это, я спрашиваю, от тебя воняет, как от нашего уважаемого старшего математика Пробора номер Шесть, дорогого нашего Симона дю-А?
Дю-А сверкнул глазами.
— Вы ошибаетесь, Лимиччи, я не Массена.
— Ой, глядите! — заорал тот (очень полагаю, ненатурально). — Вы только поглядите, как наш Массена кривляется под дю-А! И такую же грызливую морду скорчил. А?
— Артист! — восторженно подтвердил кто-то.
Дю-А бешено огляделся по сторонам, но промолчал и двинулся к своему родному столу.
— Ох, смотрите, ребята, он сейчас на его месте кушать будет, вот комик!
— Молодец, Массена! Не бойся, (не прогонит тебя матшеф, мы заступимся.
— А чего ему бояться. Матшеф из ванной не скоро вылезет.
— Ох, Массена, ну молодец! И какашками так же обмазался, чтобы, значит, мы перепутали.
— А рожа-то, смотрите, рожа какая! Это же надо так скорчить!
Дю-А еще раз попробовал поставить ребят на место. Он строго посмотрел на глупо ухмыляющегося Элерию, сел прямо напротив него, сложил руки на груди и сказал:
— Я попрошу ваши розыгрыши оставить для кого-нибудь другого. Я не люблю…
— Да вы только послушайте! Голос-то, голос — точь-в-точь матшефа! Такой же занудный и писклявый. Если бы не знал, что сейчас он у себя дома вонь отбивает, никогда бы не подумал!
— А ну, Массена, скажи еще чего-нибудь!
— Про вандалов, а?
В столовой стоял немыслимый гвалт. Все ребята сгрудились вокруг дю-А, они хохотали, таращились на него, показывали пальцами. И тогда он вскочил — никто не знает зачем, может быть, хотел кинуться на первого попавшегося, может быть, убежать. Не знаю. Потому что кто-то, никто не заметил кто, но все подозревали потом Каспара, насильно усадил его на место. И тогда дю-А взвился как ошпаренный и уже на последней стадии бешенства крикнул:
— Кто?! Кто тронул меня рукой?!
Гогот не прекратился. Не потому, думаю, что ребята хотели продолжить дальше, нет. Наверное, просто разгон взяли серьезный и так сразу не могли остановиться. Я вот думаю, для меня это очень важно: был ли тогда в столовой Кхолле Кхокк? Я не могу вспомнить, а хотелось бы, честное слово. Мне важно знать, что он сделал в той ситуации, но спросить сейчас не у кого.
Каспар все время увивался около математика, и, когда тот, дрожа от ярости, орал свое «кто», он тоже был рядом, подхихикивал, подбадривал, заглядывал ему в лицо, а потом, когда дю-А дошел совсем уже до
