традицию! В 1997-м они поженились. Детьми не торопятся обзаводиться, сначала дом купить планируют. Все — как у нормальных американцев.
Только вот Дедушка был очень огорчен тем, что Славка уехал. Заболел даже.
Катюшка сразу после отъезда Славки перебралась к дедушке с бабушкой. Подальше от Петеньки, от его быстрых маленьких ножек, шаловливых маленьких ручек и звонкого голосочка, не смолкавшего ни на секунду… Катюшка у нас хорошенькая — красивее Ники, пикантнее меня, — такая же длинная и худая, как я (то есть очень модная по нынешним временам), и очень, очень обаятельная. И ей безумно хотелось податься в фотомодели. Тогда как раз начался взлет модельного бизнеса в России. Но не только Дедушка, но и дедушка с бабушкой, да и родители тоже — все дружно заявили, что костьми лягут, но не допустят, чтобы девочка губила себе жизнь, получив профессию, которая и не профессия вовсе, а неизвестно что. Ника с мужем поддерживали старшее поколение — хотя, полагаю, Ника это делала из зависти, не желая, чтобы Катюшка на подиуме засверкала и прославилась. Мы со Славкой остались в стороне, не высказывая никакого мнения. Возможно, благодаря этому в тот год мы с Катюшкой очень подружились: она бегала ко мне поплакаться — Славка-то был далеко, а остальные все — против нее.
Катюшка все удивлялась, как же это я не хочу пойти «по ее стопам». И рост, и фигура модная, и внешность… А главное — возраст позволял мне принимать самостоятельные решения! Катюшка говорила: «Ты же самая красивая! Ты гораздо красивее меня!» Мне это было приятно, конечно, но я честно объяснила дурочке, что в ней — обаяния бездна, она вся искрится жизнью, лучится каждый миг, даже когда сердита или недовольна чем-то. Это — природный дар, ценнее красоты. А я и улыбаться-то не умею. Мне часто говорили об этом — что неулыбчива. Наверное, тоже в Дедушку… Катюшка настаивала на своем: «Ты похожа на Вивьен Ли. Одно лицо. Только ты красивее. У тебя нос прямой и глаза больше, чем у нее». Все так. Еще когда в кинотеатрах «Унесенные ветром» шли, мне все девчонки говорили… Но только у Вивьен Ли — божественный свет таланта, мистическое притяжение гения. В каждом взгляде, в каждой улыбке. И это тоже ценнее, чем красота! Иначе — отчего же по ней до сих пор сходят с ума, хотя тело ее давно истлело в земле? А меня никто никогда не любил. Влюблялись, пытались ухаживать — по-современному примитивно, так, что и ухаживаниями-то эти действия не назовешь, — но не любил никто. Не любил так, как Дедушка любил бабушку Тамилу. А другого мне не надо. Не хочу. Уж не настолько я хуже, чем бабушка Тамила. Так почему же должна довольствоваться суррогатом вместо чего-то настоящего?
Слава Богу, Катюшка в конце концов распрощалась с мечтой о подиуме и после школы поступила на бухгалтерские курсы. И очень неплохо устроилась работать в одну фирму. Вкалывает с утра до ночи, но и получает много, все время обновляет гардероб и даже купила себе машинку — какую-то иностранную, маленькую, ярко-синюю, я в них не разбираюсь. Ника завидует Катюшке зеленой завистью.
Сама Ника институт окончила с трудом, теперь работает в школе учительницей французского. Понятно, что ей работа не нравится. И зарплата тоже не нравится.
У Катюшки с девятого класса — большая любовь. Мальчик Кирилл из параллельного. Красивый мальчик — я его видела, — синеглазый блондин, высокий, атлетически сложенный… Но на редкость гадкий тип. Избалован до неприличия — и родителями, и влюбленными девочками. Катюшка в нем души не чает, все время слезы льет из-за его измен и размышляет потихоньку, как бы любимого покрепче к себе привязать. Подарки делает, да все дорогие! Он ей — никогда. Он вообще, мне кажется, к женскому полу равнодушен. Так, терпит всех этих девчонок, как неизбежное зло. Не работает, не учится, играет в какой-то рок-группе непризнанной, одним только Кирюшиным поклонницам известной. Платят они за аренду подвала, чтобы там собираться. И частенько деньги на это дело дает Катюшка. И не дай Бог сказать ей что-нибудь про ее любимого — такой визг поднимется… Он для нее — все. Все ее интересы концентрируются вокруг Кирюши. А остальное человечество, включая нас, близких родственников, — так, как фон.
Катюшка давно уже мечтает, как заработает на покупку собственной квартиры и поселится там вдвоем с любимым… Ох уж этот «квартирный вопрос»! Он нас не просто испортил. Он сделался навязчивой идеей нескольких поколений.
А нашу семью квартирный вопрос практически разрушил. И это при том, что у нас в общей сложности — три квартиры! Чего бы не жить и не дружить? Но вот почему-то не живется… И не дружится.
В больнице я отработала полтора года. Уже через полгода начала подрабатывать уходом за лежачими больными — денег не хватало катастрофически. Врачам зарплату не платили по два месяца, а потом выдавали — половину или треть… А за уход за лежачим больным на дому я получала сначала пять долларов в день, а потом дошла до двадцати пяти.
На первых порах клиентов мне искала Элечка. У нее был удивительный талант «держать нос по ветру», к тому же работа косметолога в неком весьма престижном салоне — да еще в сочетании с природной общительностью! — позволила ей в кратчайший срок обрасти множеством полезных знакомств. Причем эти знакомства были полезны не столько для нее, сколько для нас, ее подруг. Она трудоустроила меня — так, что я вскоре смогла и вовсе уйти из больницы. Она же нашла Анюте работу в фирме «Розовый рассвет», производящей неплохую отечественную косметику. Она ведь и Зойкиному мужу работу нашла… Она вообще уникальное создание, наша Элечка. Уж, казалось бы, у нее хуже всего жизнь сложилась: мать- одиночка, родители — немолодые, болезненные… Но — никогда не унывает! Совсем! И других может заразить энергией и любовью к жизни.
В общем, оказалось, что не только Славка в нашей семье талантливый. Я — тоже. Только у меня талант специфический… Я — хорошая сиделка. Действительно хорошая. Я даже тяжелобольных на ноги быстро поднимаю. Не знаю уж, в чем дело. Катюшка все время твердит, что я, наверное, экстрасенс. Но я за собой ничего такого не замечала. Наверное, дело в том, что я очень ответственная. «Горячая латышская девушка…» Воспитанная Дедушкой-коммунистом. Для меня немыслимо — отвлечься или что-то сделать плохо. И не потому, что такие принципы, — просто так легче для меня. Если я что-то сделаю плохо, я буду потом очень мучиться. Не то чтобы угрызения совести… Но гнетущее чувство недовольства собою не даст покоя. Так что сверхъестественным во всей моей деятельности можно признать только то, что я с первого взгляда могу определить: встанет больной или нет, поможет ему лечение и уход — или он безнадежен. Если бы я была старше и имела стаж лет в тридцать, это было бы объяснимо: опыт, наметанный глаз. Но у меня опыта нет! А чутье — есть. И я не берусь за безнадежные случаи. Даже если мне предлагают хорошую плату. Я не просто обеспечиваю уход за больным. Я — выхаживаю. При серьезных заболеваниях или последствиях травм грамотно проведенный реабилитационный период по важности не уступает собственно лечению! Так вот, я специализируюсь на выхаживании. За два с половиной года через мои руки прошло двадцать четыре пациента. И всех их я смогла поднять. Нет, жизнью они обязаны не мне, а врачам, их спасавшим… Но в том, что прожить эту жизнь они смогут как нормальные люди, а не как калеки- инвалиды, — моя заслуга.
Когда я уходила с работы, я очень боялась, что Дедушка осудит меня. За то, что изменяю долгу, пасую перед трудностями… ну, и все такое.
Но Дедушка спокойно принял мое решение. Только прочел мне несколько лекций о взаимоотношениях между хозяевами и наемной рабочей силой в условиях капитализма. Эти лекции мне очень пригодились…
И до сих пор я следую советам Дедушки.
Сразу расставляю все по своим местам, распределяю обязанности.
Я — только сиделка. Не горничная, не кухарка, не исповедница.
И наниматели для меня — не хозяева моей судьбы, а всего лишь покупатели. Я предлагаю товар: свою работу. Они покупают его. Но никаких вольностей с их стороны, никакого хамства я не терплю.
К счастью, я могу это себе позволить. Потому что действительно хорошо работаю. Теперь уже Элечка может не помогать мне в поисках работы. Меня знают и рекомендуют.
Впрочем, я себе не позволяю также и сближаться с нанимателями. Никаких «чашечек кофе» с неработающими женами, никакой болтовни со скучающими дочками и уж подавно — никаких романов с нанимателем или его сынком… Ничего. Никогда. Ни малейшего послабления.
Только тогда тебя будут уважать.
А если будут уважать — будут и платить.
Мне платили. И жили мы с Дедушкой очень хорошо. Я всегда могла сделать хороший подарок любому
