телевизор и выслушивать Инночкины словоизлияния про разных хороших писателей не было никакого желания.
Я явился к нему домой дня через три после возвращения, когда ощутил в себе силы выйти из дома, сесть в машину и крутить баранку. На самом деле — едва доехал, два раза у обочины останавливался, потому как в глазах темнело так, что дороги видно не было.
И не поперся бы я к боссу в таком прискорбном состоянии, но ничего другого не оставалось, еще одну поездку через весь город я бы точно не пережил, поэтому, стиснув зубы, я выбрался из машины и поволокся к подъезду.
В лифт я вошел с какой-то бабой, вроде бы она даже нажала на кнопку нужного мне этажа. Интересно… к актеру, что ли? Судя по суперкрутому прикиду — не иначе как горничные наниматься.
— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
Это она кому? Мне, что ли?
— Вам помочь?
Еще не хватало.
— Спасибо, как-нибудь сам.
Мы вместе вышли из лифта, телка пропустила меня вперед и проследила, как я дошел до двери.
Только я хотел позвонить — хоп, и дверь отворилась сама.
Кривой стоял на пороге и смотрел мимо меня, на нее — на бабу.
Ну надо же, как интересно!..
Может, ты уберешь свою тушу от дверного прохода, откроешь мне путь к диванчику.
— Юраш? Ты что здесь делаешь?
— Падаю тебе на руки.
Нет, на самом деле я, конечно, этого делать не собирался, но если он не отойдет прямо сейчас…
А баба взялась за ручку двери актеровой квартиры, но остановилась, обернулась.
— Ну что же вы стоите, помогите ему. Вы же видите, ему плохо.
Какая проницательность!
Кривой наконец соизволил обратить на меня внимание.
— Я же велел тебе дома сидеть…
— Ну и что, мне уйти?
Кривой хмыкнул, и убрался-таки с прохода.
— Мальчишка…
Я пополз к дивану, а этот тип так и застрял в дверном проеме. Что это — у него виды на эту телку? Совсем сбрендил, бедняга.
Наверное, упав на диван, я отключился на пару минут, потому что, когда я открыл глаза, Кривой уже сидел в кресле напротив меня, вальяжно развалившись, вытянув ноги и загадочно улыбаясь.
— Ну что, как она тебе?..
— Кто? — не понял я, с трудом приподнимаясь и принимая вертикальное положение.
— Потрясающая женщина! Уникальная! Я думал, сейчас таких уже нет… Тем более в Москве!
— Готовит, что ли, хорошо?.. Или пол моет чисто? — пробурчал я.
— Дурак ты, и мыслишь плоско. — Кривой даже не рассердился, надо же, благостный какой! — Ну, раз уж приехал, начинай вникать в дела. Тут у нас много интересного произошло, пока ты в больнице валялся.
— Я уж и гляжу…
— И на самом деле очень хорошо, что ты явился. Пора действовать, и ты будешь мне нужен.
— Яволь.
— Яволь? — Кривой усмехнулся. — Ты на себя посмотри. Ты даже не бледный, ты синий… На вот, выпей.
Он подошел к секретеру, достал из какой-то белой коробочки без этикетки две таблетки, налил в стакан апельсиновый сок.
— А что это?
— Цианистый калий.
Я кинул таблетки в рот, запил соком и сразу как будто полегчало. Не от таблеток, конечно, сок уж больно был хорош.
— А теперь слушай сюда, Юраш. Тяжелые у нас с тобой нынче времена. Тяжелые и опасные. Обложили нас со всех сторон, и, честно сказать, шансы у нас не очень-то велики.
Ну ничего себе! Вот так вот — с бухты-барахты. То он с домработницами кокетничает, то — нате вам! Шансы не велики…
— Черт, Кривой, я думал, ты успел здесь со всем разобраться за это время…
— Кое с чем успел. В частности успел пообщаться со многими интересными людьми, в том числе и с приятелем твоим.
— С каким это?
— С Чобой.
При упоминании этого имени у меня похолодело в животе. Аккурат в том самом месте.
— Да уж, приятель… Практически — лучший друг!
— Он очень много интересного рассказал о тебе, но не это заботило меня в первую очередь, как ты, должно быть, понимаешь. Меня решили убрать, Юраша, сочли, что пора. Пока еще ждут, что я сломаюсь, пойду к ним, задрав лапки, и приму все условия, но очень скоро они ждать устанут.
— А что предпринимают?
— Пока ничего. Пока только наблюдают. Откровенно, нагло, не скрываясь. Следят за каждым моим шагом… ну и за твоим тоже, дружок. Пытаются выяснить, насколько я опасен.
— Все-таки боятся…
— Естественно. Или ты думаешь, что меня не стоит бояться?
— Я думаю, что давно пора что-то предпринимать.
— Я все время что-то предпринимаю. И только благодаря этому мы с тобой еще живы.
— Хочешь, я попробую с таганскими связаться? Луч поможет, я ручаюсь. У него еще завязки с люберецкими есть… Тоже можно привлечь… Деньги-то есть.
— Деньги-то есть. И связаться можно с кем угодно. Но все это мелко и бессмысленно, Юраш. Будет война, долгая, кровопролитная и бессмысленная. Полягут шестерки, может быть, удастся завалить кое-кого из авторитетов, и то вряд ли. Как только война начнется, все они попрячутся. Ты думаешь, для чего они меня пасут? Ждут, к кому я за помощью побегу. Они войны хотят, знаю, что хотят… А раз им она выгодна, значит, мне — нет.
— Ну а что делать-то?.. Раз нас пасут, так и на киллера не выйти.
— Не выйти. В том-то все и дело. А хороший киллер нам был бы сейчас куда нужнее, чем вся братва вместе взятая. Убить надо всего-то несколько человек, и сразу все встанет на свои места.
— Может… нам под землю пока спуститься? И оттуда… через наших…
Кривой весело ухмыльнулся.
— В пещеру Баал-Зеббула? А еще лучше сразу прыгнуть в яму… самому… не дожидаясь, пока сбросят. Скажи, Юраш, ты можешь поручиться, кто из наших сейчас действительно НАШ? Кто не продался черным за наркоту и халявные бабки? Я и раньше замечал, что кое-кто из так называемых «наших» в обход меня наркотой приторговывал, а сейчас они и вовсе ушки навострили, только и ждут, куда ветер подует.
У меня пересохло горло и безумно захотелось апельсинового сока.
Все-то он, оказывается, знает. Может быть, на меня и намекает? За наркоту и халявные бабки… А кто ж откажется от халявных бабок? Довольно приличных бабок, между прочим. Прямо скажем — очень даже приличных.
А в том, что под землей глупо прятаться, наверное, он прав. Под землей можно скрыться от братвы или от ментов, но от серьезных людей… Гм, гм, наверное, и бункера не спасут. Да и нельзя в бункерах прятаться долго — можно отсидеться день, два, но день или два нас не спасут. Проблемы подобного рода надо решать — бежать от них бесполезно. Бежать от них — все равно что самому на себя руки наложить. Нет тебя — и все, что тебе принадлежит, без лишних усилий перейдет к тому, кто сумел от тебя избавиться.
