просто у нее такой вкус?
Ливи положила овощи на доску, где он обычно резал мясо.
Торп протянул ей стакан вина.
– Тяжелая работа требует вознаграждения.
Она не смогла сразу освободить руки, и Торп поднес стакан к ее губам, неотрывно глядя на Ливи.
– Спасибо.
Свой голос показался ей чужим. И голова была как в тумане. Она быстро сделала глоток.
– Понравилось? Ты ведь обычно пьешь белое.
Торп тоже выпил.
– Хорошо. – Ливи стала очень внимательно выбирать подходящий нож.
Торп подал ей один и предупредил:
– Будь поосторожнее, он острый.
– Я стараюсь, – пробормотала она и занялась делом.
Ливи слышала, как он ходит за ее спиной, как сыплет макароны в кипящую воду, как поджаривает хлеб. Ощущение его присутствия не отпускало ее ни на минуту.
Когда Ливи покончила с салатом, ее нервы были уже на пределе. Она взяла стакан с вином, который Торп оставил около нее, и сделала большой глоток. «Успокойся, – приказала она себе, – иначе ты забудешь, зачем сюда пришла».– Готово? – Он опустил ей руки на плечи, и она едва удержалась, чтобы не вздрогнуть.
– Да.
– Хорошо. Так давай начнем.
У окна стоял небольшой, дымчатого стекла столик. Несмотря на широкую панораму города, открывавшуюся отсюда, место было уютное и даже интимное. Оно было поднято над полом гостиной на три ступеньки и отгорожено от нее железной решеткой. По всей комнате горели разные по форме и величине свечи. Свет был мерцающий и мягкий. Английская фарфоровая посуда была само совершенство. Пока Ливи пыталась отрешиться от обаяния атмосферы, Торп разложил салат. Ведь она пришла серьезно поговорить. Пора бы и приступить к разговору.
– У тебя прекрасная квартира, – начала она. – Ты давно здесь живешь?
– Три года.
– А как ты выбирал ее?
Торп усмехнулся:
– Очень просто. Она удобна, а красивой я сделал ее сам. Я поселился здесь после Израиля. Я там работал как раз, когда случилась уотергейтская история. До сих пор жалею, что не был здесь. Ух и репортаж я бы сделал на эту тему.
Он предложил ей масло и уксус.
– Я знавал редактора, который выбросил в корзинку полученный материал на эту тему. У него была запарка, и он полагал, что никто не придает значения какому-то дурацкому взлому и подслушиванию. Теперь он, по-моему, где-то в Айдахо продает подержанные автомобили.
Ливи рассмеялась, а потом спросила:
– Ты долго пробыл на Ближнем Востоке?
– Слишком долго. – Он поймал вопросительный взгляд Ливи. – Долгие часы скуки и мгновения ужаса. Не очень здоровый образ жизни. Война открывает нам глаза, чтобы видеть, на что способен человек, может быть, даже чересчур широко.
– Наверное, это очень трудно, – сказала она тихо, пытаясь зрительно представить себе картину, – делать репортажи о войне, о такого рода войне, в чужой стране…
– Да, это нелегко, – пожал он плечами. – Дело в том, что, описывая такую войну, ты подвергаешься опасности забыть о том, что тоже человек. Вот здесь, – он постучал себя по виску, – все время норовит поселиться мысль, что ты неуязвим и что камера властвует над полем битвы. Но это опасное заблуждение, которое пули и гранаты не уважают.
Ливи поняла, что он имеет в виду. Она сама однажды беззаботно проследовала в правительственное здание за группой, обезвреживающей бомбы. Она думала только о прекрасном репортаже, который у нее получится. И только позднее до нее дошло, как она рисковала.
– Это странно, правда? – задумчиво спросила она. – И такое случается не только с репортерами. С телеоператорами дело обстоит еще хуже. В чем, по-твоему, причина?
– Некоторые любят бросаться словами: мол, это особая миссия, священный долг – довести информацию до общества. Но я всегда относил это за счет стремления сделать свое дело как можно лучше.
– Узкое мышление, – заметила Ливи, вспомнив, что именно эту фразу он как-то сказал. – И звучит куда прозаичней, чем слово «миссия».
Торп улыбнулся, глядя, как пламя свечей бросает отблески на ее лицо.
– А ты ищешь романтики в своей профессии, Ливи?
Вопрос испугал ее и сразу вернул к действительности.
– Нет. Нет, конечно, я не ищу романтики. – И тут же упрекнула себя. – Именно поэтому я согласилась пообедать с тобой сегодня вечером.
– Значит, ты стараешься романтику отделить от своей профессии?
Ливи нахмурилась. Почему он все так странно воспринимает?
– Да… то есть нет, – смутилась она.
– Пока ты думаешь, я принесу спагетти.
Ливи чертыхнулась про себя и разломила надвое кусочек хлеба с чесноком. Почему в его присутствии все ее планы рушатся? И почему он всегда одерживает верх? Выпрямившись, она подняла бокал с вином. Ну что ж, попробуем еще раз.
– А вот и мы.
Торп поставил на столик блюдо тонких прозрачных макарон, залитых соусом.
– Торп… – начала Ливи. Перед запахом, однако, было невозможно устоять, и Ливи стала наполнять свою тарелку, не переставая говорить: – Я думаю, что ты все понял.
– Конечно, конечно, Оливия. Ты на редкость внятно умеешь выражать свои мысли.
– Зачем же усложнять мое положение…
– Посылая тебе цветы, – закончил он и подал ей тертый сыр.
– Ну да. – Удивительно, как глупо прозвучала эта мысль, выраженная вслух. – Да, конечно, это очень мило с твоей стороны, но… – И она хмуро намотала спагетти на вилку. – Я не хочу, чтобы ты сам или кто-нибудь другой придавали этому какое-то особое значение.
– Разумеется. – Он, не отрываясь, смотрел, как она ест. – Ну, каково?
– Фантастика! Совершенная фантастика! – Ливи остро ощутила чувственное наслаждение от еды. – Никогда не ела ничего вкуснее.
Она опять намотала спагетти на вилку, пытаясь вспомнить, что именно хотела объяснить Торпу.
– Во всяком случае, коллеги так не поступают, ты же знаешь.
Спагетти по-прежнему были великолепны.
Ему доставляло неимоверное удовольствие видеть, с каким аппетитом она поглощает его стряпню. Ливи даже слегка облизала вилку.
– Ну, я имею в виду цветы. Между нами ведь существует давнее соперничество. То есть между местной и национальной службами новостей. Как, например, между родными сестрами.
– Ты имеешь в виду свою сестру? – уточнил Торп. Мерцание свечей зажгло золотые искорки в ее глазах. Ему показалось, что он может даже сосчитать их.
– М- м. С такой сестрой, как Мелинда, я в полной мере испытала, что значит быть на вторых ролях. Но я быстро поняла, что такое положение развивает изобретательность. То же самое относится и к местному телевещанию.
– Вот, значит, как ты к этому относишься? – с любопытством заметил Торп. Он взял ее руку и стал разглядывать. Нежная кожа, ногти чудесной формы, изящная кисть. – И ты считаешь себя второстепенной личностью?
– Да вся разница только в бюджете. Единственное ваше преимущество.
Своими грубоватыми ладонями он слегка царапал ей косточки суставов. Ее вдруг охватила внезапная дрожь. Ливи осторожно высвободила свою руку и потянулась к бокалу.
– Но я не об этом.
– А о чем же?
Он улыбнулся – медленной, всезнающей улыбкой, которая сбивала ее с толку. Ливи поспешно отвела взгляд.
– Ты же знаешь, как быстро распространяются слухи, – продолжала она, по-прежнему уничтожая спагетти. – Личную жизнь не скроешь. А для меня эта скрытность необходима.
– Да, ты в этом преуспела. О тебе не было никаких упоминаний в газетах или массовых журналах с тех пор, как ты стала взрослой. А жизнь семейства Кармайкл – неплохая кормушка для прессы.
– Я не укладываюсь в общепринятые рамки.
Ливи совсем не хотела этого говорить и была неприятно удивлена. Что-то она расслабилась. Еще не хватало впасть в глупую откровенность.
– Ну подумай сам, – продолжала она при полном молчании Торпа, – ведь невинная встреча за чашкой кофе после третьих уст превращается в потрясающее любовное свидание во время ленча.
– Неужели это так сильно тебя беспокоит?
Ливи устало вздохнула:
– Очевидно, с твоей точки зрения это мелочи. Но я-то все еще здесь новичок и к тому же женщина. Любой мой успех поэтому подвергается пристальному рассмотрению и строгому суду. Ведь что могут подумать: Кармайкл встречается с Торпом, потому что хочет попасть в федеральную службу новостей.
Примерно с минуту он пристально смотрел на нее, а потом изрек:
– Ты недостаточно в себе уверена.
– Ну уж нет, я хороший репортер! – надменно возразила Оливия.
– Я говорю о тебе как о женщине.
Она оледенела. Торп едва не выругался от отчаяния.
– Тебя это не касается. – В голосе ее звучала чуть ли не угроза.
– Но не об этом ли мы с тобой говорим? Я послал розу женщине, а не репортеру.
– Но я репортер.
– Это твоя профессия, и только.
Торп поднял бокал с вином. «Раздражение надо отбросить за ненадобностью, – подумал он. – Это уж точно не лучший способ расположить Ливи к себе».
– Но в нашем деле нельзя быть такой тонкокожей. Если тебя так беспокоят сплетни, то недостатка в синяках и шишках не будет. Ты посмотри в зеркало. Люди всегда будут сплетничать о женщине с таким лицом, как твое. Это в натуре человеческой. Прими как данность.
– Но все-таки дело не только в этом.
Ливи хотелось поставить все точки над «i». Только бы не разозлиться, это ничему не поможет.
– Я не хочу никаких личных взаимоотношений – ни с тобой, ни с кем другим.
Торп внимательно разглядывал ее поверх бокала.
– Неужели ты была ранена так
