амальгамы Буланова — Ягоды, в которой причудливо смешивалась правда и ложь. Видимо, эта версия — эффектная и одновременно рискованная — была запущена по прямому приказу Сталина.
Комментируя эту часть процесса, Троцкий писал, что распоряжение Ягоды «не препятствовать» готовившемуся покушению «было равносильно приказу организовать убийство». Объявление об этом во всеуслышание «может быть объяснено только тем, что Сталину необходимо было во что бы то ни стало восстановить своё алиби… оторваться от Ягоды, создать между собою и Ягодой ров и свалить в этот ров труп Ягоды. Так выросла для Сталина необходимость пожертвовать своим сотрудником № 1» [229].
Выводы Троцкого получили фактическое подтверждение в воспоминаниях Хрущёва, где он договорил всё то, что не решился сообщить на XX и XXII съездах КПСС. Тщательно изучивший материалы и выводы комиссий, расследовавших обстоятельства убийства Кирова [230], Хрущёв считал безусловно доказанным, что оно «было подготовлено руководителем ОГПУ Ягодой, который в свою очередь мог действовать только по секретному поручению Сталина, данному, как говорится, с глазу на глаз… Кирова принесли в жертву, чтобы, воспользовавшись его смертью, встряхнуть страну и расправиться с людьми, неугодными Сталину, со старыми большевиками, обвинив их в том, что они подняли руку на Кирова» [231].
Хотя в ходе великой чистки были уничтожены почти все лица, что-либо знавшие о механизме организации убийства Кирова, за рубежом оказался человек, осведомлённый о предшествующих убийству событиях. Им был уже упоминавшийся ответственный работник НКВД А. Орлов, ставший в 1938 году «невозвращенцем» и проживавший после этого в США. Решившись лишь в 1953 году опубликовать книгу «Тайная история сталинских преступлений» [232], Орлов видел её главную задачу в том, чтобы «восстановить те недостающие звенья, без которых трагические события, произошедшие в СССР, приобретают характер неразрешимой загадки» [233] . Орлов рассказывал, что сообщаемая им информация основывается на секретных сведениях, переданных ему сотрудниками НКВД, многие из которых находились у него в подчинении, и на записях устных указаний, которые Сталин давал руководящим работникам НКВД.
«Недостающие звенья», о которых рассказал Орлов, заключались в следующем. Николаев был отобран на роль убийцы Кирова после получения Ягодой секретного донесения Запорожца о том, что ему был передан выкраденный у Николаева дневник, в котором говорилось о намерении совершить убийство председателя ленинградской комиссии партийного контроля, в котором Николаев видел главного виновника своих злоключений.
После этого состоялся разговор Сталина с Ягодой и Запорожцем о необходимости приставить к Николаеву провокатора, который должен был внушить ему мысль об убийстве Кирова. «Избежать личного разговора Сталина с Запорожцем было нельзя: последний никогда не взялся бы за такое чрезвычайное задание, касающееся члена Политбюро, если б оно исходило всего лишь от Ягоды и не было санкционировано самим Сталиным» [234].
Можно предполагать, что провокатор, вошедший в доверие Николаева, свел его с членами группы Котолынова и с латвийским консулом — для создания «двойной амальгамы».
Разумеется, Троцкому были недоступны сообщённые Орловым сведения, которые могли быть известны лишь нескольким людям из близкого окружения Ягоды и Запорожца. Тем не менее, основываясь почти исключительно на официальных советских сообщениях, Троцкий сумел с поразительной точностью определить организаторов убийства, его причины и механику его осуществления.
XVII
«Кировский поток»
Первые «послекировские» процессы сопровождались истерической пропагандистской кампанией, призванной убедить советских людей в том, что «неразоружившиеся» оппозиционеры неминуемо перерождаются в контрреволюционеров и террористов. Особо гнусная сторона этой кампании состояла в том, что Сталин заставил участвовать в ней бывших лидеров оппозиций, ещё остававшихся на высоких постах. Так, в конце 1934 года Бухарин опубликовал статью «Суровые слова», в которой говорилось: «Любая „оппозиция“ и любой уклон („левый“, правый, право-левацкий, националистический) при настаивании на ошибках, при продолжении борьбы неизбежно приводят к разрыву с партией, к разрыву с советской легальностью, к контрреволюционной роли соответствующих групп и людей» [235].
Эта версия из отдельных статей вскоре перешла в «партийные документы». 17 января 1935 года, на следующий день после завершения процесса «Московского центра», Сталин разослал членам Политбюро составленный им лично текст закрытого письма ЦК ко всем партийным организациям «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова» и предложил «сегодня же обсудить это дело и принять решение» [236]. В этом письме утверждалось, что следствием и судом были установлены «неоспоримые факты» о «Московском центре» как «идейном и политическом руководителе „Ленинградского центра“. При этом „Московский центр“ не знал, по-видимому, о подготовлявшемся убийстве т. Кирова, но наверное (? —
Письмо ЦК, носившее строго секретный характер, было призвано создать впечатление особой «доверительности», с какой информация сообщалась исключительно членам партии. Примечательно, что под знаком такой «доверительности» в письме повторялись версии, о которых уже перестала сообщать официальная печать, в частности, версия о связях зиновьевцев с «латвийским консулом в Ленинграде, агентом немецко-фашистских интервенционистов».
«Выводы» письма сводились к объявлению зиновьевцев «по сути дела, замаскированной формой белогвардейской организации, вполне заслуживающей того, чтобы с её членами обращались, как с белогвардейцами». Объявив зиновьевцев «единственной в истории нашей партии группой, которая в своей практике превратила двурушничество в систему», письмо указывало, что «в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии — его надо ещё арестовать и изолировать» [238].
Переводя эту установку на практический язык, Сталин 26 января подписал принятое опросом постановление Политбюро о высылке на 3—4 года из Ленинграда на север Сибири и в Якутию 663 «зиновьевцев». По этому же решению другая группа бывших оппозиционеров в количестве 325 человек была отправлена из Ленинграда на работу в другие районы [239].
Одновременно в печати была развёрнута травля ещё остававшихся на свободе оппозиционеров, которые до ареста осуждённых «зиновьевцев» сохраняли с ними товарищеские отношения. Так, «Правда» вменяла в вину заместителю наркомзема Рейнгольду то, что он «в течение восьми лет… поддерживал самые близкие отношения и тесную связь с гнусным подонком троцкистско-зиновьевской оппозиции Л. Я. Файвиловичем (одним из обвиняемых по делу «Московского центра», работавшим вместе с Рейнгольдом в Наркомате земледелия.—
Жестокие репрессии захватили не только зиновьевцев, но и других бывших участников объединённой оппозиции 20-х годов. Как сообщал «Бюллетень оппозиции» в статье «Новые расправы с „троцкистами“», «все, кто хоть как-нибудь и когда-нибудь имел отношение к оппозиции — давно отошедшие, близкие, родственники оппозиционеров, воздержавшиеся когда-нибудь в каком-нибудь голосовании,— сотнями и сотнями были арестованы и высланы, часто близко к полярному кругу» [241]
