борьба с социал-демократией на исторической арене, класс против класса, буржуазия — пролетариат, и для того, чтобы мы возглавили пролетариат, надо разгромить социал-демократию… Но вышло не так, как мы думали на VI конгрессе. Социал-демократию разгромили не коммунисты, а фашисты. Все наши указания были таковы, что социал-демократия — это наш главный враг. Вопрос заключается в том, что, игнорируя борьбу с фашизмом, мы сосредоточивали весь огонь на социал-демократии и считали, что борясь с социал-демократией, мы тем самым громили фашизм… Я думаю, вывод такой, что вопрос о борьбе с фашизмом сейчас должен быть поставлен несколько иначе, чем мы его ставили до сих пор» [436].
В преддверии конгресса было принято ещё одно важное предложение Димитрова — о преодолении чрезмерной централизации в деятельности Коминтерна и обеспечении большей самостоятельности входящих в него партий. 15 октября 1934 года Димитров направил Сталину письмо, решительно осуждавшее «нынешнюю практику», при которой «руководящие органы Коминтерна берут на себя разрешение почти всех вопросов секций (то есть коммунистических партий.—
На протяжении ещё нескольких месяцев Сталин оттягивал созыв конгресса Коминтерна. Лишь 1 мая 1935 года в ходе его беседы с Димитровым и Мануильским были утверждены повестка дня и основные документы конгресса. Если при Ленине конгрессы Коминтерна созывались ежегодно, то VII конгресс открылся спустя семь лет после предыдущего конгресса, в июле 1935 года.
Сам Сталин не только не выступал на конгрессе, но и почти не присутствовал на его заседаниях. И. Б. Тито, принимавший участие в конгрессе в качестве секретаря югославской делегации, впоследствии вспоминал, что за месяц работы конгресса Сталин появился на нём лишь один или два раза, садясь в президиуме за одной из колонн, откуда он почти не был виден делегатам [439].
Хотя конгресс, как и все другие тогдашние коммунистические форумы, происходил в атмосфере безудержного восхваления Сталина, прежние сталинские политические установки были на нём фактически отброшены. Стратегическая переориентация коммунистического движения нашла выражение в докладе Димитрова «Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса, против фашизма».
Осудив установку, согласно которой фашизм не может победить в странах «классической» буржуазной демократии, Димитров напомнил, что в прошлом следование такой установке приводило к суждениям о невозможности победы фашизма в Германии, поскольку она является экономически высокоразвитой и высококультурной страной, имеющей многолетние традиции рабочего движения [440].
Характеризуя социально-политическую сущность фашизма, Димитров подчёркивал, что завоевание им власти представляет «не обыкновенную замену одного буржуазного правительства другим, а смену одной государственной формы классового господства буржуазии, буржуазной демократии, другой его формой — открытой террористической диктатурой» [441]. Рассматривая это как выражение глубокого социального и политического регресса, Димитров указывал, что в настоящее время перед трудящимися капиталистических стран стоит выбор не между пролетарской диктатурой и буржуазной демократией, а между буржуазной демократией и фашизмом. Исходя из этих положений, конгресс провозгласил, что борьба с фашизмом должна вестись не под лозунгом установления диктатуры пролетариата, а под лозунгом защиты и расширения демократических прав и свобод, призванным сплотить самые широкие слои населения капиталистических стран.
Хотя в резолюциях конгресса сохранялись формулы о едином рабочем фронте как «решающем звене подготовки трудящихся к предстоящим великим боям второго тура пролетарских революций» [442], упор был сделан на перерастание единого антифашистского фронта рабочего класса в ещё более широкий народный фронт, призванный сломить фашизм и предотвратить новую мировую войну. Конкретизируя этот лозунг, конгресс призвал к объединению красных (коммунистических) и реформистских профсоюзов там, где их численность приблизительно одинакова, и к вхождению коммунистов в реформистские профсоюзы там, где численность красных профсоюзов относительно невелика. Задачей коммунистов на выборах в органы государственной власти была объявлена борьба за создание правительств народного фронта. Такие правительства были созданы в 1936 году во Франции и Испании, причем в состав испанского правительства, возглавляемого левым социалистом Ларго Кабальеро, вошли и коммунисты.
Хотя установки VII конгресса широко пропагандировались в коммунистической печати, сам Сталин ни разу публично не выразил своего отношения к ним. Естественно, что деятели социал-демократии сомневались в готовности Сталина честно и искренне проводить политику единого фронта. В декабре 1935 года лидер французских социалистов Леон Блюм просил А. Аросева, председателя Всесоюзного общества по культурным связям с заграницей, передать Сталину вопросы, требующие не официального, а товарищеского ответа: действительно ли советские руководители хотят создать единый фронт рабочего движения или они используют этот лозунг только как тактический приём? Нужен Коминтерну единый фронт для дальнейшего раскола рабочего движения или для действительного и длительного сотрудничества? Стремясь убедить Сталина в готовности своей партии к честному соглашению с коммунистами, Блюм заявил об изменении отношения к Советскому Союзу со стороны социалистов, которые теперь считают, что в СССР строится социализм. Это, по словам Блюма, «существенно изменило всю международную ситуацию… и обеспечивает возможность согласия и сотрудничества между II и III Интернационалами» [443].
Такая позиция вождей II Интернационала не была тактическим приёмом. Как замечал Г. Федотов, «под влиянием тяжких поражений, падения демократии в Германии и кризиса, парализующего реформационную работу социалистических партий, европейская социал-демократия… вслед за пролетариатом всё с большим сочувствием и надеждой смотрит на Восток. Не наши методы, но наше дело. Наши товарищи. „Нашим“ можно простить много ошибок и даже преступлений. Быть может, для России их методы самые пригодные. Но победа социализма у них — будет нашей победой здесь, во всём мире. Руки прочь от Советской России. Это ли не победа?» [444]
Такая атмосфера благоприятствовала восприятию в широких слоях рабочего класса формул VII конгресса о безоговорочной поддержке Советского Союза как «великого отечества трудящихся всего мира». Димитров призвал французских коммунистов поддержать дипломатические усилия Москвы и «не позволить реакционным силам во Франции сорвать франко-советское соглашение, защищающее дело мира против агрессии германского фашизма» [445].
В резолюции конгресса по докладу Мануильского «Победа социализма в СССР и её всемирно- историческое значение» указывалось, что «первостепенная обязанность» рабочего класса и трудящихся всего мира состоит в том, чтобы «всеми силами и средствами помогать укреплению СССР» [446].
В решениях конгресса содержались предостережения по поводу недопустимости «механического переноса опыта одной страны на другую». Исполкому Коминтерна рекомендовалось «избегать, как правило, непосредственного вмешательства во внутриорганизационные дела коммунистических партий» [447].
Последовательное проведение таких установок могло бы ослабить сталинский диктат над зарубежными коммунистическими партиями. Однако Сталин, формально согласившийся с этими положениями, как всегда, считал решающим не провозглашение тех или иных лозунгов, а насаждение таких «кадров», которые безоговорочно будут проводить любые его указания. Поэтому он сосредоточил своё основное внимание на формировании руководящих органов Коминтерна. Они оказались заполненными его ставленниками, доказавшими свою «надёжность» многолетним участием в борьбе со всеми оппозициями и
