опровержениями этих обвинений. Это объяснялось прежде всего тем, что они рассматривали Троцкого в качестве более опасного противника, чем Сталин, поскольку законно видели в нём будущего вождя международной революции, возможность которой на всём протяжении 30-х годов стояла на повестке дня. Даже в августе 1939 года, в момент разрыва дипломатических отношений между Германией и Францией, французский посол Кулондр заявил Гитлеру, что в случае новой мировой войны «действительным победителем» может оказаться Троцкий, на что Гитлер ответил: «Я [это] знаю» [211].
После первых выступлений Троцкого за рубежом советская печать называла его не иначе, как «мистер Троцкий». 8 марта 1929 года в «Правде» была помещена пространная статья, в которой утверждалось, что Троцкий своими статьями оказывает услугу Черчиллю и Уолл-Стриту.
В период обострения отношений с Польшей «Правда» напечатала фальшивый документ, призванный убедить читателей в том, что Троцкий является союзником польского диктатора Пилсудского [212]. Спустя два года советские правящие круги стали вынашивать планы установления советско-польского союза. В 1933 году по поручению Сталина Радек направился в Польшу, где был торжественно принят Пилсудским и выступил с заявлением о наступлении дружеских отношений между Советским Союзом и Польшей как «двумя странами, вышедшими из революции». После этого упоминания о сотрудничестве Троцкого с Пилсудским исчезли со страниц советской печати.
До 1933 года Германия числилась в друзьях Советского Союза, а главным врагом СССР считалась Франция. Поэтому на процессах по делу «Промпартии» (1930 г.) и «Союзного бюро меньшевиков» (1931 г.) подсудимые обвинялись в сговоре с французским правительством как центром враждебных интриг против Советского Союза. Когда в июле 1933 года Троцкий прибыл во Францию, «Юманите» немедленно объявила: «Из Франции, этого антисоветского очага, Троцкий будет атаковать СССР — здесь стратегический пункт, и вот почему сюда прибывает господин Троцкий».
После прихода Гитлера к власти Сталин стремился к сохранению дружественных отношений с Германией. Выражением этих намерений явилась зондажная статья в «Известиях», где утверждалось, что СССР — единственная страна в мире, не испытывающая вражды к Германии, «независимо от формы и состава правительства Рейха» [213]. Поэтому в советской и коминтерновской прессе Троцкого по-прежнему не обвиняли в сговоре с германскими правящими кругами, а продолжали называть агентом Антанты.
Вплоть до московских процессов такого рода обвинения подразумевали лишь то, что Троцкий своими литературными выступлениями «льёт воду на мельницу» враждебных СССР государств. В сговоре с такими государствами в начале 30-х годов обвинялись лишь беспартийные специалисты и бывшие меньшевики.
Об изменнической и пораженческой деятельности Троцкого и троцкистов в пользу капиталистических государств речь пошла только с 1936 года, причём с каждым процессом крут этих государств расширялся, а шпионские контакты Троцкого и троцкистов опрокидывались всё дальше в прошлое.
Ко времени второго процесса Зиновьева — Каменева (август 1936 года) стало очевидным, что планы Сталина улучшить отношения с Третьим рейхом наталкиваются на сопротивление со стороны Гитлера. Поэтому подсудимые этого процесса обвинялись в сотрудничестве с нацистами ради подготовки убийства Сталина и других кремлёвских вождей. Эта не отличающаяся богатством воображения схема была перестроена и усложнена на процессе Радека — Пятакова. Здесь говорилось о прямом сговоре Троцкого с правительствами Германии и Японии, направленном на подготовку поражения СССР в будущей войне с этими державами. «Эта постановка обвинения,— писал Троцкий,— не случайно совпала с моментом расцвета политики Народного фронта. На знамени советской дипломатии и тем самым Коминтерна было написано создание военного блока демократий против союза фашистских стран… В своих международных интригах подсудимые тщательно сообразовывались с видами и расчётами советской дипломатии. Они могли покушаться на жизнь Сталина, но не на политику Литвинова» [214] .
Подготовка третьего процесса совпала с укреплением международных позиций Германии и увяданием надежд на Народные фронты и военный союз СССР с Великобританией. Замена английского министра иностранных дел Идена прогитлеровски настроенным лордом Галифаксом была симптомом сближения Англии с Германией. В силу этого в Москве возникли новые дипломатические идеи, повлиявшие на содержание «признаний» подсудимых. Прежняя схема, согласно которой троцкисты служили исключительно германо-японскому блоку, была отброшена. Подсудимые были объявлены агентами целого синклита капиталистических государств: Германии, Японии, Польши и Англии.
На процессе «право-троцкистского блока» обвинение не делало различий между веймарским и нацистским режимами. Связь троцкистов с Германией утратила чисто фашистскую окраску, поскольку, согласно показаниям Крестинского, она началась ещё в 1921 году. Получалось, что троцкисты после захвата власти Гитлером автоматически перешли на службу к фашистам. Чтобы частично исправить этот нонсенс, Бессонов заявил, что оппозиционные группы в Советском Союзе ещё в 1931 году вступили в сговор с определёнными кругами национал-социалистической партии, а с 1933 года пытались воспрепятствовать нормализации германо-советских отношений, дабы доказать немецким промышленным и военным кругам, что хорошие отношения между Германией и СССР при сталинском руководстве невозможны. В 1936 году, согласно показаниям того же Бессонова, Троцкий и его сторонники стремились подтолкнуть правящие круги Германии к ускорению войны [215].
Завязывание заговорщических связей Троцкого с Англией датировалось 1926 годом, хотя на предыдущем процессе Радек, являвшийся, по словам Вышинского, троцкистским министром иностранных дел, в своих пространных показаниях ни словом не упомянул об этих связях. Объясняя данный парадокс, Троцкий писал, что Москва, признававшая в начале 1937 года Англию миролюбивым и демократическим государством, после отставки Идена вновь причислила её к агрессивным империалистическим державам. «Литвинов решил показать Лондону зубы. Подсудимые немедленно принимают это к сведению… Показание Раковского, превращающее его и меня в агентов Интеллидженс Сервис, есть на самом деле дипломатическое предостережение по адресу Чемберлена (премьер-министра Великобритании.—
Аналогичный смысл имело включение Польши в разряд стран, сотрудничающих с троцкистами. После поворота британской политики в сторону Германии более отчётливо обозначилась и прогерманская ориентация Польши. Поэтому Москва решила «показать Варшаве, что не делает себе никаких иллюзий насчёт её нейтралитета и что в будущей войне Польша должна быть готова стать ареной столкновения между СССР и Германией. Устами подсудимых Литвинов угрожает полковнику Беку (тогдашнему министру иностранных дел польского государства.—
К 1938 году от концепции «блока демократий» как противовеса фашистско-милитаристской «оси» уцелели только США и Франция. Поэтому эти страны не были названы в ряду государств, чьи правительства конспирировали с троцкистами. Особенно красноречивым по своей абсурдности Троцкий считал умолчание о Франции. Троцкисты, завязывавшие связи с врагами СССР с 1921 года, «совершенно обошли Францию, как бы забыли об её существовании. Нет, они ничего не забыли; они просто предвидели будущий франко- русский пакт и остерегались создать Литвинову затруднения в 1938 году». Правда, Раковский говорил на процессе о своих шпионских контактах с французскими промышленниками и журналистами. Но все названные им лица относились к числу противников Народного фронта, стоявшего у власти во Франции. «Подсудимые, во всяком случае, оставались верны себе: даже в самых своих „предательских“ сделках с иностранными государствами они тщательно оберегали дипломатические планы Кремля».
Подводя итог несоответствиям признаний об «изменах» на трёх московских процессах, Троцкий делал вывод, что «изменнические действия подсудимых представляют собою только негативное дополнение к международным комбинациям правительства». По мере изменения дипломатических расчётов Кремля, менялось и содержание «измен» троцкистов. При этом «сегодняшние комбинации и интересы получали силу полностью перестраивать события за последние 20 лет». В особенности это ретроспективное приспособление к изменениям в международной обстановке сказалось на версиях об изменнических действиях самого Троцкого. «В 1937 г. моя старая дружба с Винстоном Черчиллем, Пилсудским и Даладье оказалась забыта,— писал Троцкий.— Я стал союзником Рудольфа Гесса и кузеном Микадо. Для обвинительного акта 1938 года моё старое звание агента Франции и Соединенных Штатов оказалось
