ним, мне не удалось.
Мистер Слейд повернулся ко мне. Наши взгляды встретились, и мне стало ясно, что он угадал, какие чувства я испытывала, глядя, как он вырывает признание у преступников. Я сгорала от стыда. Какой извращенной, противоестественной женщиной должен он считать меня! Однако его лицо смягчилось, и у него вырвался вздох облегчения почти напополам со смехом. Странная сладкая радость согрела меня. Он не поставит мне в вину грешное удовольствие, которое я испытывала, потому что тоже его испытывал. Происходившее в тюрьме было своего рода интимной близостью между нами. Пока карета катила по улицам Бирмингема, я нетерпеливо ждала, что скажет мистер Слейд.
— По-видимому, Ле Дюк и есть преступник, которого мы разыскиваем, — сказал мистер Слейд. Хотя говорил он о нашем расследовании, а не о нас самих, его голос дрогнул. — Возможно, разгадку тайны следует искать в Бельгии.
23
Тут я должна на время прервать мой собственный рассказ, чтобы изложить важные события, касающиеся моей сестры Эмили. Вечером, в день допроса бирмингемских преступников, Энн, мистер Слейд и я возвратились в Хоуорт. Я обходилась с Энн по-новому, уважительно, и она это, видимо, оценила. Эмили держалась по-особому отстраненно. Когда я спрашивала ее, что произошло в Благотворительной школе, она отвечала мне с большой неохотой. И всю историю целиком я узнала, лишь прочитав в ее дневнике нижеследующее описание событий.
11 июля 1848 года.
На заре я постепенно очнулась от сна и увидела у моей постели миссис Гримшо.
— Оденься, жду тебя в прихожей школы.
Вороватая мина придала ее распоряжению зловещность, но я подчинилась. Внутри безмолвной опустелой школы миссис Гримшо зажгла свечи для нас обеих, отперла дверь подвала и повела меня вниз по лестнице в тюремный лабиринт коридоров с земляными полами и сырыми затхлыми каменными стенами. Я дрожала, ощущая, что это место таит зло. Мы вошли в каморку, выкопанную в земле. Маленькая девочка стояла, привязанная к деревянному столбу веревками, стягивавшими ее запястья и щиколотки. Это была Фрэнсис Каллен, моя застенчивая ученица. В тонком белом балахончике и босая. Волосы ее были растрепаны, лицо в потеках слез. При виде нас она съежилась и всхлипнула. Я ошеломленно смотрела на нее.
— Фрэнсис плохо себя вела, — сказала миссис Гримшо, — и должна быть наказана. — Она протянула мне кожаный ремень. — Дай ей двадцать плетей. Бей сильно, но чтоб рубцов не осталось.
Так вот как я должна была заплатить за то, что она спустила мне мое воровство! Оглушенная ужасом, я стояла, окаменев… Миссис Гримшо вышла из каморки и закрыла за собой дверь, ее шаги поднялись вверх по ступенькам. Я обернулась к Фрэнсис, она смотрела на меня округлившимися от ужаса глазами. Я бросила ремень, поставила свечу на пол, опустилась на колени перед Фрэнсис и обняла ее.
— Не бойся, — сказала я. — Я не сделаю тебе больно. — Напряженное дрожащее тельце Фрэнсис расслабилось, и она зарыдала. Ее страдания разрывали мне сердце. — Почему миссис Гримшо хочет так строго наказать тебя?
— Я рассердила преподобного Гримшо, — прошептала Фрэнсис.
— Чем? — спросила я, недоумевая, что могла сделать эта кроткая послушная девочка.
Она судорожно сглотнула, словно подавившись воспоминанием.
— Что произошло, Фрэнсис? — спросила я настойчиво.
— Я не должна говорить, — всхлипнула она.
— Я никому не скажу, — обещала я.
Это словно бы успокоило Фрэнсис.
— Он повел меня с собой на мельницу, — сказала она дрожащим голоском так тихо, что я еле расслышала. — Он… он велел мне раздеться и лечь на пол… мне стыдно говорить про это!
Она снова вся затряслась, и мне стало дурно от ужаса. Теперь казалось несомненным, что преподобный Гримшо использует мельницу для безнравственного поведения с ученицами, включая Джейн Фелл, и вот теперь Фрэнсис.
Тут я заметила, что по ее голым ножкам ползут струйки крови, и мой ужас утроился. Такое кощунство!
— Я заплакала, — продолжала шептать Фрэнсис. — Он велел мне перестать, сказал, что приютил меня и кормил, и я должна быть рада отблагодарить его. — Она снова заплакала. — Он ударил меня и нагнул. Сказал, что я должна научиться ублажать мужчин и не жаловаться. Мне так больно было! — Всхлипы Фрэнсис перешли в истерические рыдания. — Он… он сказал миссис Гримшо, что я плохо себя вела. Она привела меня сюда и привязала. И я была тут одна в темноте уж не знаю сколько времени.
Меня снедал гнев на обоих Гримшо, пока я развязывала веревки.
— Ничего больше не бойся, — сказала я. — Я не буду тебя сечь.
— Но вы должны! — к моему изумлению, возразила Фрэнсис. — Не то меня накажет миссис Гримшо, а она будет бить больнее.
Мы услышали шаги на лестнице. Миссис Гримшо спускалась проверить, как продвигается экзекуция.
— Ну, пожалуйста! — вскрикнула Фрэнсис.
Я взяла ремень, приподняла юбку и сказала:
— Кричи и плачь, как сможешь громче.
Двадцать раз я с силой хлестнула ремнем по собственным ногам и терпела боль, а Фрэнсис кричала, будто била я ее. Завершив, я испытывала жгучую боль, но и добродетельную гордость, потому что пощадила Фрэнсис. Позднее она появилась за завтраком, робко ежась, и миссис Гримшо одобрительно мне кивнула. Ненависть к школе закипала все сильнее, мне было невыносимо оставаться там, где пытали детей, и все же я не хотела покинуть Фрэнсис. Как ни томилась я по дому, отказаться от взятой на себя миссии я не могла. Видимо, Изабели Уайт выпал тот же жребий, что и Фрэнсис, но, может быть, школа прятала и другие секреты, которые мне надо было узнать ради Шарлотты и нашей семьи. А потому я решила остаться и продолжать.
Однако после того, как учениц отправили в дортуар, миссис Гримшо перехватила меня.
— Я видела, как Фрэнсис раздевалась, и на ней нет никаких следов порки, — сказала она, щетинясь злобой. — Ты ее не высекла. В следующий раз делай, что тебе велено, или я сдам тебя полиции.
Она ушла, оставив меня дрожащей от страха. Я поняла, что должна покинуть школу, как бы я ни сожалела об этом. В полночь я быстро оделась, затем упаковала мой баул. Прокралась наружу, намереваясь добраться пешком до города и первым же поездом отправиться домой. Стылый беспокойный ветер гнал тучи по звездам и полной луне. Деревья в саду взметывали ветки, мелькали тени. Торопливо шагая по дорожке, я заметила свет в запретной мельнице.
Любопытство возобладало над стремлением бежать. Я прокралась к мельнице вверх по склону. Дверь закрыта, но освещенное окно отворено. Через него я услышала мужские голоса. Я заглянула в окно и увидела, что преподобный Гримшо стоит, освещенный фонарем, который держит в руке. Его лицо я видела совершенно ясно, но двое мужчин напротив него стояли ко мне спиной.
— Джентльмены, я больше не намерен иметь с вами дело, — сказал он тоном, одновременно и чванным, и боязливым.
— Прекращать сотрудничество с нами слишком поздно, — сказал один из мужчин высоким благовоспитанным голосом.
— Но оно становится слишком опасным. По городу ходят о школе всякие слухи. Церковные власти отправляют инспекторов, уполномоченных осмотреть ее. И чем больше девочек проходит через школу, тем больше шансов, что какая-нибудь проболтается.
