— И не говори! — я повернулся к сестре и расхохотался, спустя мгновение нас хохотало двое.
— Ты чего ему наговорил?
— Думаешь, я помню? Гнал пургу, ресничками хлопал, да плечиками время от времени поводил. Твой хахаль, как глаз в вырез футболки уронил, так и не смог вытащить.
— Угум, — буркнула Саша. — То-то он мне намекал, что тот размер ему понравился больше, я сначала понять не могла, о каком размере идёт речь… Козёл! — резюмировала она. — Спасибо, что открыл мне глаза.
— Обращайся.
— Из тебя получилась настоящая стерва.
— Я бы с удовольствием остался стервецом.
— Ничего, придумаем что-нибудь!
— Хотелось бы.
— Не раскисай, — Сашка перевернулась на живот и приподнялась на локтях. — Тем более тебе надо включать мозги и срочно искать выход, иначе не знаю, что и делать.
— В каком смысле?
— Во время разговора ребята видели твою голографию, а Дэн, как настоящий друг, поделился с ними впечатлениями и описал фигуру…, теперь, когда я ему дала от ворот поворот, он будет подбивать клинья к нашей троюродной сестре, а кто у нас троюродная сестра?
— Умеешь ты поднять настроение. Ухажёров мне как раз для полного счастья не хватало!
— Обращайся!
— Ладно. Посмеялись, хватит, — Саша подобрала с полу бумажный клочок и попыталась разобрать написанное.
— Вижу, времени ты даром не терял, что надумал?
— Ничего, сплошная лажа. Единственное, что ложится в общий знаменатель, это то, что я изменился во сне.
— Согласна, тогда мы, как ты говоришь, должны плясать от знаменателя, тебе что-нибудь снилось?
— Не помню, наверное…
— Вспоминай! — рявкнула Санька. — Может, тебе снилась я?
— Может, — я подскочил на месте. — Станция тебе на голову!
Что получается, ночью мне снилась Сашка, вспомнил я сновидение. Тп-ру, мне снилось, будто я превратился в сестру… Х-м, нашёлся корень зла. 'Ай, да Пушкин! Ай да сукин сын!'. Так просто — чик, ты больше не мужик.
— Мне снилось, будто я превратился в тебя и пытаю шокером себя.
— Мальчик, у тебя больная фантазия!
— От тебя заразился, чья бы корова мычала!
— Ладно-ладно, — сестра примирительно замахала руками, — туше! Если тебе приснилось, что ты — это я, то теперь надо, чтобы приснилось обратное или представь себя в себе.
— Проще представить себя не в себе, мне наш разговор напоминает 'Алису в стране чудес'. Всё чудесатее и чудесатее. В чьём я уме? Сам себя найду в пучине, если часом затону…
— Лично я не вижу другого выхода, попробуй.
— Попробую, — я посмотрел на руки и вспомнил металлический блеск ногтей. Вместе с воспоминаниями о ногтях, в памяти всплыли ощущения, которые я испытывал во время их обратной трансформации.
Поймав настрой, я стал усиленно думать о себе, каким был вчера вечером, но может с некоторыми купюрами в части мышечного рельефа. Думал так, что мозги вставали накребень и пытались вылезти из ушей. По телу побежали мурашки, неимоверно заныли кости и зубы, позвоночник и голову прострелила острая боль, рядом сдавленно пискнула Саша. Не знаю, сколько времени прошло от 'прострела', но, похоже, он заставил меня вырубиться. Очнувшись, я столкнулся взглядами с сестрой:
— Привет, братец! С возвращением!
Записка четвёртая
Демоны и охотники
Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут, секунды я не считал. Семь дней прошло с момента первого преобразования…, семь дней…. Много это или мало? Философский вопрос на который невозможно дать однозначный ответ. С той же позиции можно рассматривать ситуацию со стаканом, наполовину заполненным водой. Кто-то скажет, что стакан наполовину полон, другой ответит, что представленная вниманию ёмкость наполовину пуста, а третий мыкнет и выскажется, что стаканчик можно было выбрать побольше, и каждый, со своей точки зрения, будет прав. Я отвечу, что обозначенный рубеж в семь суток — это много и мало одновременно.
Семи дней хватило, чтобы окончательно определиться в природе настигших меня изменений и взглянуть на мир с позиции не человека, не чебада, не йома, не…, на последнем 'не' случился затык. Мозги отказывают причислять мою бренную тушку к какому-либо виду тварей. 'Не', а вот чего я теперь из себя представляю, ответить несколько затруднительно. Метаморф с широким спектром поливариантных функций мягких тканей организма, плюсуем к ним возможность и способность почти мгновенно менять костяк и получаем меня любимого. М-да-а, ни мальчишку, ни девчушку, а неведомую зверушку.
Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут — этого времени совершенно недостаточно, чтобы определить новые жизненные координаты в изменившемся мире и мировосприятии. За эти дни пришло понимание — я другой, но не пришло примирение с состоявшимся событием. Разум упорно отказывается принимать сбрендившую действительность. Как теперь жить? Как жить, спрашивается? Тяжело примириться с собой новым, безумно тяжко осознавать, что 'подарок' Станции навсегда вошёл в мою тихую, размеренную и распланированную на десять лет вперёд жизнь. Тяжело, но не невозможно.
Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут я познаю себя и благодарю сестру, за то, что Саша не оставила младшего брата с океаном проблем и ежедневно, ежечасно поддерживала, не давала скатиться в пучину стресса и отчаяния, была рядом и постоянно давала 'пенделей', чтобы полиморфный индивид не хандрил. И я держался, стараясь с юмором воспринимать очередной выверт свихнувшегося организма. Да-да, способность к полиморфическим изменениям была не единственной, долбанувшей 'битой по голове'. На второй день я на собственной, порядком потрепанной, шкуре ощутил, что чувствуют собаки. Тихо-тихо, я не превратился в дворнягу или какого другого породистого пса, хотя подозреваю, что при достаточном желании проделаю подобный трюк с лёгкостью, просто меня настигло понимание, как тяжело бедным животным переносить наполненный людьми город и мириады источаемых людьми и продуктами цивилизации запахов. Никогда не думал, что каждая вещь может быть окрашена во множество различных полутонов. Моя гавайка пахла не только мною, она отдавала кисло-сладким духом стирального порошка и кондиционера, легонько ласкала запахом маминых рук и возбуждала не отстиравшимся запахом секса и туманным ароматом Шварцкопф. С высоты нового восприятия мира видна слепота простых людей, я до случившегося со мной не представлял, что мир ярко раскрашен миллионами цветов, состоящих из запахов. Тяжёлый дурман нагретого асфальта, убивающая вонь выхлопных газов и нечищеных зубов, ласковая волна зелени и томная струя прошлогодней листвы и прелости, чистый, солнечный цвет запаха леса и горной реки. Давящий запах пота и труда, возвращающегося со смены рабочего и манящие ароматы хихикающих девиц, они особенно ярки и окрашены в возбуждающий розовый и красный цвет. Девушки пахнут жизнью и м-м-м, самками. Некоторые сильнее или слабея, но бегая вечерами по дорожкам парка, я каждый раз окунался в тянущиеся за представительницами прекрасной половины человечества шлейфы запахов. Ловя носом волны феромонов, я зрительно представляя себе обладательниц особо приятных и возбуждающих следов и часто представления оказывались близки к мысленным реконструкциям, ещё раз документально подтверждая мои
