— Здесь они, войт, — сказал наконец он. — Говорят, приехали на ярмарку, а все при мечах, даже девка. Одеты, как ты сказал, в черное.
— Угу, — кивнул войт. — Где они сейчас? Что-то их не видно.
— В маленьком закутке. Золотом платили.
— Схожу один, — сказал Геральт. — Не надо превращать это в официальное посещение, во всяком случае, пока. Приведу ее сюда.
— Может, и верно. Но поосторожней. Мне тут драки ни к чему.
— Постараюсь.
Песня матросов, судя по возрастающей насыщенности ненормативными словами, приближалась к громкому финалу. Геральт приоткрыл жесткий и липкий от грязи полог, прикрывавший вход в эркер.
За столом сидело шестеро мужчин. Той, которую он ожидал увидеть, среди них не было.
— Ну чего?! — рявкнул тот, который заметил его первым, лысоватый, с лицом, изуродованным шрамом, проходящим через левую бровь, основание носа и правую щеку.
— Хочу увидеться с Сорокопуткой.
От стола поднялись две одинаковые фигуры с одинаково неподвижными лицами, светлыми всклокоченными волосами до плеч, в одинаковых облегающих одеждах из черной кожи, горящей серебряными украшениями. Одинаковыми движениями близнецы подняли со скамьи одинаковые мечи.
— Спокойно, Выр. Садись, Нимир, — сказал человек со шрамом, опершись локтями о стол. — С кем, говоришь, хочешь встретиться, братец? Кто такая — Сорокопутка?
— Ты прекрасно знаешь, о ком я.
— Что за тип? — спросил потный полуголый детина, крест-накрест перепоясанный ремнями и прикрытый на предплечьях шипастыми щитками. — Ты его знаешь, Ногорн?
— Нет, — сказал человек со шрамом.
— Альбинос какой-то, — хохотнул щуплый темноволосый мужчина, сидевший рядом с Ногорном. Тонкие черты лица, большие черные глаза и остроконечные уши выдавали в нем полукровку эльфа. — Альбинос, мутант, шутка природы. И надо же, впускают таких в шинки к порядочным людям.
— Я его где-то уже видел, — сказал плотный загорелый тип с волосами, заплетенными в косички, оценивая Геральта взглядом злых прищуренных глаз.
— Неважно, где ты его видел, Тавик, — сказал Ногорн. — Послушай, братец, Киврил только што тебя страшно обидел. Ты его не вызовешь? Такой скушный вечер.
— Нет, не вызову, — спокойно сказал ведьмак.
— А меня, если вылью на тебя эту рыбью похлебку, вызовешь? — захохотал голый по пояс.
— Спокойно, Десятка, — сказал Ногорн. — Раз он сказал нет, значит, нет. Пока. Ну, брат, говори, што хочешь сказать, и выматывайся. Имеешь возможность выйти сам. Если не воспользуешься, тебя вынесут половые.
— Тебе мне сказать нечего. Хочу увидеться с Сорокопуткой. С Ренфри.
— Слышали, парни? — Ногорн взглянул на дружков. — Он хочет видеться с Ренфри. А зачем, братец, позволь узнать?
— Не позволю.
Ногорн поднял голову и глянул на близнецов, те тут же сделали шаг вперед, бренча серебряными застежками высоких ботинок.
— Знаю, — вдруг сказал тот, с косой. — Вспомнил, где я его видел!
— Чего ты там бормочешь, Тавик?
— Перед домом войта. Он привез какого-то дракона на продажу, этакую помесь паука с крокодилом. Люди болтали, будто он ведьмак.
— Что такое ведьмак? — спросил голый, Десятка. — Э? Киврил?
— Наемный колдун, — сказал полуэльф. — Фокусник. Фокусы кажет за горсть сребреников. Я же сказал — шутка природы. Оскорбление человеческих и божеских законов. Таких надобно сжигать.
— Мы не очень обожаем колдунов, — проскрипел Тавик, не отрывая от Геральта взгляда прищуренных глаз. — Чтой-то мне сдается, Киврил, что в тутошней дыре у нас будет работы поболее, чем думалось. Их здесь не один, а ведомо, они держатся разом.
— Свояк свояка видит издалека, — зловеще усмехнулся полукровка. — И как только земля таких носит? Кто вас плодит, уродцев?
— Будь добр, повежливее, — спокойно сказал Геральт. — Твоя матушка, как вижу, достаточно часто бродила по лесу в одиночку, так что у тебя есть причина призадуматься над собственным происхождением.
— Возможно, — ответил полуэльф, не переставая усмехаться. — Но я, по крайней мере, знал свою мать. А вот ты, ведьмак, не можешь этим похвалиться.
Геральт чуточку побледнел и стиснул зубы. Ногорн, заметивший это, громко рассмеялся.
— Ну, братец, уж такого-то оскорбления ты не можешь спустить. Кажется, за спиной у тебя меч торчит? Ну так как? Выйдете с Киврилом во двор? Вечер — скукотища.
Ведьмак не ответил.
— Засранный трус, — фыркнул Тавик.
— Он вроде што-то говорил о матери Киврила? — спокойно продолжал Ногорн, опершись подбородком на сплетенные пальцы. — Што-то страшно оскорбительное, если я верно понял. Мол, распутничала или как-то так. Эй, Десятка, неужто ты сможешь слушать, как какой-то бродяга оскорбляет матушку твоего друга? Матушка, мать ее так, дело святое!
Десятка охотно поднялся, отстегнул меч, кинул на стол. Выпятил грудь, поправил ощетинившиеся серебряными шипами щитки на предплечьях, сплюнул и сделал шаг вперед.
— Если ты сумлеваешься, — сказал Ногорн, — поясню: Десятка вызывает тебя на кулашный бой. Я сказал, што тебя отседова вынесут. Освободите-ка место.
Десятка приблизился, поднимая кулаки. Геральт положил руку на рукоять меча.
— Осторожнее, — сказал он. — Еще шаг — и тебе придется искать свою руку на полу.
Ногорн и Тавик вскочили, хватаясь за мечи. Молчаливые близнецы вытянули свои. Десятка попятился. Не пошевелился лишь Киврил.
— Что здесь происходит, черт побери! Нельзя на минуту одних оставить?
Геральт очень медленно обернулся и встретился взглядом с глазами цвета морской волны.
Она была почти одного с ним роста. Соломенные волосы были подстрижены неровно, немного ниже ушей. Она стояла, опираясь одной рукой о дверь, в облегающем бархатном кафтанчике, перетянутом нарядным поясом. Юбка была неровной, асимметричной — с левой стороны доходила до лодыжки, а с правой приоткрывала крепкое бедро над голенищем высокого сапога из лосиной кожи. На левом боку висел меч, на правом — кинжал с большим рубином в оголовье.
— Онемели?
— Это ведьмак, — буркнул Ногорн.
— Ну и что?
— Он хотел говорить с тобой.
— Ну и что?
— Это колдун, — прогудел Десятка.
— Спокойно, парни, — сказала девушка. — Он хочет со мной говорить, это не преступление. Продолжайте свои дела. И без скандалов. Завтра торговый день. Думаю, вы не хотите, чтобы ваши фокусы испортили ярмарку — столь важное событие в жизни этого милого городка?
В наступившей тишине послышался тихий противный смешок. Смеялся Киврил, все еще небрежно развалившийся на лавке.
— Да ну тебя, Ренфри, — выдавил метис. — Важное… событие!
— Заткнись, Киврил! Немедленно.
Киврил перестал смеяться. Немедленно. Геральт не удивился. В голосе Ренфри прозвучало нечто очень странное. Нечто такое, что ассоциировалось с красным отблеском пожара на клинках, стонами убиваемых, ржанием коней и запахом крови. Видимо, у остальных тоже возникли подобные ассоциации, потому что бледность покрыла даже загорелую харю Тавика.
