повидаться с женщиной, которая разделила с его женой не только последние часы своей жизни, но и последние мысли.
Когда Клод Перриман пригласил Кэти, Эдварда и ее на обед, Анита растерянно согласилась, потому что не могла придумать убедительной причины для отказа.
— Вечер будет ужасный, — кисло призналась она Эдварду.
Он нахмурился, услышав, какое определение она подобрала, и попытался ее успокоить:
— Капризы. Что бы от тебя ни требовалось, я уверен, ты все сделаешь прекрасно.
— Может быть, мне придется лгать, — сказала Анита.
Эдвард смотрел на нее, ожидая продолжения. Анита задумалась над своими последними словами. Хранить чужие секреты — дело всегда нелегкое, и она решила, что и так сказала больше, чем следовало.
По понятным причинам она очень нервничала, идя в гости. Чтобы набраться храбрости, надела свое лучшее платье и наложила макияж с особым старанием. Подумала, что, наверное, действует примитивный инстинкт — наносить боевую раскраску перед тем, как выступать в военный поход.
Извилистая дорога вывела их из города и, огибая жесткий кустарник, пустилась вдоль прелестных, окруженных галькой бухточек. Всю дорогу они, кружась, поднимались все выше над морем, и, хотя дорога страшно сузилась, Эдвард держал прежнюю скорость.
Воздух стал мягче, тени растворились в быстро надвигавшихся сумерках, дорога теперь не отклонялась от моря надолго, и даже когда его не было видно, по-прежнему доносился его мирный плеск. Кэти сказала, что на следующей развилке надо повернуть направо.
В обсаженной деревьями аллее стояла почти полная темнота, ревниво охранявшая дом, расположившийся на уединенном высоком холме.
Эдвард припарковал машину, и они вышли. Далеко внизу море поднималось и опадало, словно глубоко дышащая грудь, украшенная драгоценностями — яшмой и аметистом, краски которых горизонт оттенял синевато-фиолетовой полосой.
Кэти и Эдвард уже шагали по посыпанной галькой дорожке к двери, которая распахнулась, как только они подошли. Анита неохотно последовала за ними.
Клод Перриман, который держал экономку и двух горничных, сам открыл двери, приветствуя гостей. Ее оппонент, как думала о нем Анита, имел обманчиво добродушный вид и не привлекал внимания ни ростом, ни лицом. Песочного цвета волосы были слегка тронуты сединой, и Аните он не показался совсем чужим — благодаря рассказам Моники она теперь немного его уже знала. Само по себе это было немного опасно: ей следует вести себя очень осторожно.
— Как хорошо, что вы приехали, — сказал хозяин.
— Как хорошо, что вы пригласили нас, — ответил учтиво Эдвард.
— Прежде чем мы сядем выпить, может быть, вы хотите посмотреть дом? — Его светло-карие глаза цвета очень сухого шерри остановились на Аните.
— Это было бы мило, — выдавила она, чувствуя, как улыбка замерзает у нее на губах.
Все же дом был просто прелестный, и в более счастливых обстоятельствах Анита с удовольствием воспользовалась бы столь редкой возможностью посмотреть, рассмотреть и порадоваться, как удачно использованы натуральные материалы — сосна и местный камень.
Все комнаты нижнего этажа, включая патио, расходились от большой Г-образной гостиной. На втором этаже каждая спальня имела свою ванную. Единственной минорной в общей гамме нотой оказалось неиспользуемое крыло, где располагалась детская комната. Может быть, в этом причина…
Мысль тотчас же ускользнула, когда она неожиданно встретилась взглядом с хозяином. О да, ей надо быть осторожнее.
Глава 6
Клод, так он просил себя называть, вручил им по коктейлю. Начался общий разговор. Через некоторое время вошла черноглазая девушка и застенчиво объявила, что обед готов. Разговор снова легко потек по двум основным направлениям. И вот когда Анита начала чувствовать себя довольной, как котенок, лежащий пузиком кверху, хозяин дома сделал неожиданный прыжок:
— Скажите мне, мисс Херст, что привело вас на Лехенду?
— Если я могу называть вас Клодом, то и вы зовите меня Анитой.
— Я надеялся, что вы это позволите.
Возникла неловкая пауза.
— Думаю, причина самая обычная. У меня отпуск.
— Это не обычная причина, Анита. — Кажется, Клод Перриман немного помедлил, прежде чем произнести ее имя, словно потрогал его мягкой лапой, и продолжал: — Остров не привлекает туристов… пока.
— Я так понимаю, с вами можно не согласиться, Клод. Это мой отпуск, но у меня есть причина посетить Лехенду.
Анита понимала, что, если она расскажет что-то, настоящая причина ее приезда только запутает его. Он не поймет странного порыва, который заставил ее посетить родину матери, порыва, обнаружившего пугающе темную сторону ее жизни, которую Анита почти боялась исследовать. Словно она не сама приняла решение, а ее заставили приехать и узнать… Нет, конечно, он не поймет этого, вот почему Анита облекла в слова только то, что он мог бы понять.
— Я получила в наследство недвижимость. И приехала посмотреть, чтобы решить, оставить ли ее за собой, чтобы потом превратить в коммерческое предприятие, или продать.
— И?
— Я решила продать.
— Наследство не годится для коммерческого использования?
— Напротив. Превосходит все ожидания.
— Тогда не понимаю…
— Кое-кто уже подал заявку, — пояснила Анита.
Он казался совсем озадаченным:
— Но мне вы сказали, что недвижимость ваша?
— Да, но…
— Анита не обладает деловым складом ума, — вовремя вмешался Эдвард. — Она имеет в виду свои чувства, связанные со всем этим.
— Ах вот оно что! — Песочного цвета брови взметнулись вверх. — Позвольте, я расскажу вам свое золотое правило успеха: никогда не смешивать чувства и бизнес.
— Полностью с вами согласен, — поддержал его Эдвард.
А я нет, подумала Анита. Пилар была первой в чувствах, в эмоциях, назовите это как угодно. Она прожила в этом доме более тридцати лет, и ничто — ни рост цен на недвижимость, ни ваше недоверие, мистер Клод Перриман, — не переубедит меня. И еще: теперь я знаю, почему Моника хотела уехать от вас, и если бы я оказалась на ее месте, то сделала бы то же самое.
Кажется, все смотрели на нее, и Аните даже показалось, что она облекла в слова свою последнюю мысль. Но потом поняла, что ошиблась: всеобщее внимание привлекло ужасно хмурое выражение ее лица.
— Я вот подумала… — Тяжелый глоток. Надо сказать что-то, что объяснит ее мрачный взгляд. О вдохновение! Где ты? — А это… — она потыкала вилкой мясо на своей тарелке и умоляюще подняла глаза, — не осьминог?
Эдвард побледнел и перестал жевать. Кэти заморгала и поспешно положила свой нож и вилку. Клод закинул голову и громогласно расхохотался:
— Мое милое дитя! Ну что вы за прелесть!
— Нет, а все же?
