аквилонцев. Среди прочих вещей, варвары потребовали демонтаж стен, и дань в виде… трех сотен кошек. Чтобы не отстать от сородичей, лидеры южан запросили себе четыреста крыс и пятьсот летучих мышей. Аквилонцы, пославшие на юг гонцов за подмогой, согласились выполнить эти требования, и обязались в недельный срок выплатить дань варварам.
Многие киммерийцы считали подобные переговоры ерундой, однако Конан был полностью на стороне своего деда и Кирнана. Между тем, командующий аквилонским гарнизоном, наблюдая из башни, мог видеть два равнозначных, но разъединенных лагеря противников. Например, если б войско южан пожелало вернуться домой, то ему пришлось бы пройти через палатки жителей севера. Постоянные стычки служили доказательством, что обе эти группы не испытывали большой любви друг к другу. Варвары пытались изготовить осадные механизмы, вот только их творения были слишком маломощными, и не успели бы разрушить городские стены до прихода подкрепления. Так или иначе, но аквилонскому генералу оставалось лишь внимательно следить за дикарями и ждать прибытия войск, которые устранят его проблему.
Наступило время безлунных ночей.
Население Венариума зависело от колодцев, из которых брали воду для питья и смыва отходов. Коллекторы тянулись на юг, там они соединялись с сетью оросительных каналов, которые несли на поля и воду из реки и удобрения. Аквилонцы держали коллекторы под охраной, закрытыми от посторонних людей, но такая предосторожность не могла остановить кошек, крыс или летучих мышей. Особенно, когда эту мелкую живность варвары отпустили с привязанными к хвостам и лапам корзинками с тлеющими углями.
Перепуганные твари кинулись к Венариуму, проникая в город по канализационным стокам, перелетая через стены, чтобы укрыться в башнях или на чердаках домов. Первые пожары начались после того, как животным удалось избавиться от опасного груза. Была объявлена тревога, и даже не относящиеся к регулярным войскам охранники коллекторов оставили свои посты и поспешили на помощь в борьбе с огнем. Бродягам потребовалось совсем немного усилий, чтобы вскрыть двери коллектора и пробраться в город, почти незамеченные во всеобщем хаосе. Дойди они до главных ворот и открой их, тогда киммерийская ярость начала бы распространяться по городу более стремительно, чем огонь.
Командующий гарнизоном был не глупым человеком, и при этом не страдал от недостатка в храбрости. Независимо от того, видел ли он, что врагам удалось открыть ворота, или же предполагал, что это никак не должно было произойти, аквилонский генерал облачился в латы и повел свою личную когорту сквозь дым по улицам Венариума. Его воины, прикрытые высокими щитами и ощетинившиеся копьями, врезавшись во фланг дикарей, заставили их развернуться спиной к воротом, которые до этого они так отчаянно желали открыть.
Многие из Бродяг попятились, надеясь выиграть время и дождаться помощи, но Конана среди таковых не было. Одетый в почерневшие кожаные доспехи и короткую кольчугу, он вырвался вперед. Тут же двуручным ударом меча молодой киммериец расколол щит ближайшего солдата, отсекая заодно руку его держащую. Пока аквилонец с ужасом разглядывал брызжущий кровью обрубок, Конан снес ему голову.
Он прорубился в самый центр строя аквилонцев. Возможно, в тот момент Конан представлял себя в родной деревне, уничтожая тех, кто убил его отца и односельчан. Добротная киммерийская сталь крушила кости врагов. Во все стороны разлетались кровавые ошметки и мозговое вещество. Прерванные крики и мольбы о милосердии заполнили ночь, то стихая, а то и заглушая лязг металла. Конан сражался, использую все освоенные у Коннахта приемы, которые позволяли ему справиться с любым противником. Копья пробили бреши в кожаной кирасе, короткие мечи разбивали кольца кольчуги и рвали плоть, но ничто не могло сдержать напора юного киммерийского воина. Каждое выпад возвращался врагу стократно. За каждую каплю его пролитой крови аквилонцы платили галлонами своей.
Скоро волна киммерийцев хлынула в ворота и захлестнула стены города.
Венариум пал, еще долго стеная под холодным, бесчувственным небом, на котором, подобно льдинкам, блестели звезды.
Утром нового дня Конан стоял рядом с Кирнаном и Коннахтом на той удобной позиции, откуда впервые увидел Венариум. То, что казалось когда-то великим, теперь представляло собой дымящиеся руинами, над которыми кружили вороны и другие любители падали. Киммерийцы до сих пор занимали долину. Кто-то грузил на телеги награбленное добро. Кто-то сковывал цепями рабов в длинные вереницы. А некоторые делали насыпи из черепов на южной стороне, в качестве назидания и насмешки над аквилонцами.
Но среди них не было ни одного Бродяги.
— Разве они не понимают, что тем самым поощряют аквилонцев на новое вторжение? — нахмурившись, спросил Конан.
Коннахт пожал плечами.
— Похоже, им все равно.
— Да, — покачал головой Кирнан, — Должно быть, это проклятие всех Бродяг. Увидев однажды большой мир, мы можем видеть будущие, чего другие не в состоянии даже вообразить. Наши соплеменники думают, что Киммерия будет существовать вечно. Только бессмертна она не боле чем Атлантида, Ахерон или любая из забытых империй, дремлющих ныне где-то под толстым слоем песка. Я уверен, что Киммерия останется в памяти людей, но это не то же самое, что бессмертие.
Опершись на меч, вдоволь напившийся аквилонской крови, Конан слушал и кивал. Он любил свою страну, любил ее жителей. Тем не менее, судьба готовила ему жизнь вдали от заснеженных киммерийских гор. И после того, как он покинул родную землю, его возвращение домой стало делом очень долгого времени.
Глава 12
Караван медленно тащился по жаре вдоль зингарского побережья. Направляясь в Мессантию, купцы выбрали сухопутный маршрут, поскольку хищнические рейды пиратов сделали доставку товара слишком опасным занятием. Хотя Белит, прозванная Королевой Черного Побережья, погибла, но ее ближайший помощник Конан не остался без дела. Вместе с Артусом и бандой головорезов они нападали на любые суда, осмелившиеся плыть вниз по береговой линии.
Хозяин каравана Наварус еще раз посмотрел в сторону моря. Дорога петляла мимо прибрежных холмов. Отступившая вода создала плоское, песчаное пространство между волнобоем и склоном, тянущимся до дороги. Аргосский торговец не сомневался, что пляж, представляющий собой зыбучие пески, может послужить достаточно хорошей преградой от мародерствующих пиратов. Однако отсутствие в этой местности морских разбойников и даже одинокого паруса на горизонте не сделало его состояние более комфортным, не добавив уверенности в благополучном исходе.
Путешествие посуху грозило растянуться на неделю, тогда как на судне можно было бы уложиться в двухдневный срок. Тем не менее, это давало купцу большую возможность насладиться прелестями заключенных в клетках рабынь. Огорчало лишь то, что пришлось загружать фургоны и вьючных животных провизией для человеческого товара. К мужчинам подобная забота едва ли имела отношение. Рабам предстояло тянуть фургоны до Мессантии, где они все будут проданы Луциусу для работы в шахтах. Из практики выходило, что жизнь таких рабов заканчивалась весьма быстро, а значит, никто не видел смысла откармливать их по дороге.
В то же время женщины требовали более деликатного обращения. Наварус велел задрапировать клетки таким образом, чтобы неласковые поцелуи солнца не оставили волдырей на нежной плоти пленниц. Он даже запасся бочонками ароматических масел для смазывания их кожи. Фрукты и разбавленное водой вино должны были поддерживать здоровье рабынь, а злобная, старая карга, служившая поваром каравана, варила им бульон, чтобы они сохранили гибкость и цветущий вид. К наиболее красивым женщинам торгаш приставил учителя, для обучения изящной словесности, принятой в Аргосе, и стихосложению шемитов. Таким образом, рабыни могли бы скрасить досуг знатных людей и, следовательно, принести купцу большую прибыль.
