корабль выстроен, оснащён, гружён на верфях древней Фокеи и принадлежит местному арматору. Между тем корабль приближался. Он благополучно прошёл пролив, который вулканическое сотрясение некогда образовало между островами Каласарень и Жарос, обогнул Помег и приближался под тремя марселями, кливером и контрбизанью, но так медленно и скорбно, что любопытные, невольно почуяв несчастье, спрашивали себя, чтобы такое могло с ним случиться?
Однако знатоки дела видели ясно, что если что-то и случилось, то не с самим кораблём, ибо он шёл, как полагается хорошо управляемому судну - якоря были готовы к отдаче, ватербакштаги отданы, а рядом с лоцманом, который готовился ввести 'Фараон' узким входом в марсельскую гавань, стоял молодой человек, проворный и зоркий, наблюдавший за каждым движением корабля и повторяющий каждую команду лоцмана. Это был юноша лет двадцати - высокий, стройный, с красивыми чёрными глазами и чёрными, как смоль, волосами. Весь его облик дышал тем спокойствием и решимостью, какие свойственны людям, с детства привыкшим бороться с опасностью. Юношу звали Эдмон Дантес и он был первым помощником капитана корабля...'
...Затаив дыхание сидели и слушали рассказчика этапники. Ближе к ночи в вагоне стало душно и жарко. Давало о себе знать большое скопление людей в ограниченном замкнутом пространстве.
- Окна откройте, дышать невозможно! – раздавались истошные крики то из одной, то из другой камеры.
Конвоиры на эти крики не обращали никакого внимания, только злобно огрызались, когда изнывающие от духоты и мокрые от пота этапники материли их на все лады.
Постепенно крики прекратились. Да и что толку зря кричать? Горло сорвёшь да душу злобой растравишь и только.
Сокамерники Виктора, да и он сам, уже приготовились ко сну, когда за стенкой, в соседней камере кто-то негромко запел:
Простые, незамысловатые слова песни тронули душу Виктора и, несмотря на усталость после трудного и насыщенного событиями дня, спать ему расхотелось.
Так и пролежал он на спине, закинув руки за голову, с открытыми глазами до глубокой ночи. А поезд мчался вперёд, мерно постукивая по рельсовым стыкам колёсными парами и мягко покачивая из стороны в сторону железные вагонные ящики, увозя всё дальше и дальше от центра страны едущих в этом поезде пассажиров. Ещё в трёх пересыльных тюрьмах: в Иркутске, Красноярске и Хабаровске, пришлось погостить этапникам, прежде чем они добрались до конечного пункта назначения...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПРИБЫТИЕ НА ЗОНУ.
...Пассажирский поезд сообщением Хабаровск - Комсомольск-на-Амуре, прибыл в пункт назначения ранним утром.
Минут пятнадцать тащился состав от границы станции до вокзального перрона, все, замедляя и замедляя ход пока, наконец, не остановился.
- Приготовиться на выход с вещами! – крикнул появившийся в коридоре начальник конвоя и быстрым шагом прошёл в тамбур. Вслед за ним шёл здоровенный прапорщик с кипой папок в руках. Началась выгрузка этапников из вагона.
- Первый пошёл! – зычным голосом крикнул конвоир, открывая одну из камер.
- Второй пошёл!
- Третий…
В Комсомольске-на-Амуре произошла уже тщательная сортировка этапников и распределение их по «воронкам». Малолетки и подследственные поехали в СИЗО, осужденные - в колонии по режимам.
Ехали долго. Дорога - врагу не пожелаешь: рытвины, ухабы, резкие подъёмы и такие же резкие спуски.
Машину подбрасывало на ухабах, клонило то в одну, то в другую сторону на крутых виражах и каждый раз испытывающие крайние неудобства, запертые в тёмном, железном ящике зэки, поливали отборным матом и шофёра машины, и конвой, и всех начальников вместе взятых.
А тут ещё ко всему, один из конвоиров, молодой солдат оказался любителем художественного свиста и всю дорогу от самой станции упражнялся в этом жанре искусства, насвистывая мелодии из репертуара знаменитых эстрадных исполнителей.
- Слушай, начальники, сколько нам ещё болтаться в этом ящике? – не выдержав, спросил кто-то из этапников, обращаясь к конвоирам.
- Долго, - коротко бросил один из конвоиров, с сержантскими лычками на погонах.
- Ну а всё-таки? – не унимался решивший «пообщаться» с сержантом. – Столько же, сколько уже проехали?
- Столько, полстолька и четверть столько, - ухмыльнулся сержант.
- Козёл долбанный, - злобно огрызнулся этапник. – Сказать, что ли, трудно? Нацепил три сопли на погоны и считаешь себя большим начальником?
- Прекратить разговоры! – повысил голос сержант. – Расшлёпался тут, смотри у меня!
- Не гони «жуть», здесь пугливых нет, - сказал с усмешкой всё тот же голос из-за решётчатой двери. – Лучше скажи своему напарнику, чтобы прекратил свой концерт, всю душу вымотал.
- Пусть свистит, мне не мешает, - пожал плечами сержант и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза, может, задремал, а может, притворился спящим, чтобы не вступать больше в полемику с ушлыми, острыми на слово, этапниками.
- Один вот так же всё свистал - его поебли, и он перестал, - не в силах терпеть больше соловьиные трели конвоира, крикнул кто-то из темноты автозака. Одобрительный дружный громкий хохот поддержал остряка.
- Кто это сказал? – прервав своё выступление, грозным голосом спросил любитель художественного свиста, услышав сказанное в свой адрес.
- Все говорят, - отозвался из темноты всё тот же задорный голос. В «воронке» опять одобрительно засмеялись.
