— стрелял наш товарищ без промаху!
Пойманных доставили в штаб. При обыске нашли по три пистолета, две гранаты, 400 патронов и фальшивые документы на имя «тружеников станицы Белокалитвенской, едущих в гости к родственникам».
Один из «тружеников» оказался полковником Дроценко, другой — гвардии штабс-капитаном из Петрограда. Оба пробирались в «добровольческую» армию генерала Деникина.
Таких перелетных птиц красногвардейцы задерживали часто и после допроса группами направляли в распоряжение Донревкома.
Вскоре, однако, стало известно, что ВРК, даже не расследовав причин ареста, отпускает их на все четыре стороны. Об этом преступном деле мы узнали, когда однажды поймали прежде уже задержанных белогвардейцев. На наши протесты ревком ответил путаным, туманным письмом «о нежелании искусственно обострять отношения в среде казачества и нарушать казачье братство».
Отправлять арестованных в Ростов теперь не имело смысла, и по решению командования их стали препровождать в Луганск. Там имелась крепкая партийная организация во главе с К. Е. Ворошиловым, сильный отряд Красной гвардии из рабочих шахтеров. Мы давно поддерживали связь с луганцами, помогали друг другу. Луганцы прислали нам бронеавтомобиль «Жемчуг», большую партию патронов и снарядов.
Но контрреволюция тоже не дремала. В апреле 1918 года в Луганск шел наш поезд с очередной партией задержанных. Среди них находились известные главари контрреволюции: генерал Краснянский, полковник Секретев, кадет Коваленко и другие.
Когда состав миновал железнодорожный мост, неожиданно раздался сильный взрыв: этим бандиты хотели отвлечь внимание стражи и помочь бежать арестованным. Затеянная авантюра им удалась. Напуганные взрывом на полотне (кстати, он никакого вреда не причинил), неопытные бойцы открыли беспорядочную стрельбу. В суматохе генералу Краснянскому удалось через окно вагона выпрыгнуть и скрыться. Зарослями, оврагами добрался он до станиц Михайловской, Гундоровской и сразу же приступил к организации карательного отряда.
Белоказаки, предупрежденные заранее о движении эшелона, еще раз организовали налет на него в районе между станциями Ольховка и Луганск, разобрали полотно, захватили охрану.
Пленных вели по улицам мимо стоявших рядами казаков. Со всех сторон неслись злобные выкрики. В красногвардейцев плевали, бросали камни и, поиздевавшись вволю, заперли в сарай. Сутки не давали ни воды, ни хлеба.
Как только эта весть дошла до Каменской, командование сразу же выслало вооруженный отряд и бронеавтомобиль.
Подойдя к станице Луганской и окружив ее, командир послал ультиматум мятежникам. «Если не выдадите живыми всех красногвардейцев и освобожденных белогвардейцев — снесем станицу с лица земли. Срок — один час».
Хитрые казаки, задерживая бойцов, помнили о тяжких последствиях своего преступления. Советская власть все же существует, вот она, рядом! Поэтому наиболее дальновидные старики-бородачи на всякий случай решили белогвардейцев пока не отпускать. Их кормили, поили, но все же... посадили под замок.
Получив ультиматум, казаки после долгих споров освободили красногвардейцев и тут же попросили себе помилования «за задержку контрреволюционеров».
Арестованных снова посадили в вагоны и отправили в Луганск. Правда, полковнику Секретеву удалось сбежать. Этот матерый бандит впоследствии стал одним из главарей мятежа на Дону.
Только уладили одну беду — привалила другая. С Украины по железным дорогам хлынули мутные потоки анархистов. Захватив силой целые эшелоны оружия, эта необузданная, вечно пьяная орава на пути своего движения грабила и терроризировала население. Немало хлопот причиняли анархисты и красногвардейцам. Придут на станцию один — два таких эшелона, и «братишки», как саранча, лезут во все стороны: матюкаются, орут, тычут под нос маузеры, гранаты, требуя продовольствия и веселья. А нередко прямо из вагонов под вопль вожака: «Братва, почистим зубы буржуям!» — мчатся по домам.
Сил у нас недоставало, чтобы одолеть эту пьяную чуму, и штаб красногвардейских отрядов пошел на хитрость.
Как-то в Каменскую прибыл один крупный (сорок вагонов) анархистский отряд. Щаденко, узнав об этом, распорядился:
— Встретить, как положено. Проведем митинг с красными знаменами. Все должно быть тихо, мирно. А там посмотрим.
Готовились действительно так, словно принимали дорогих гостей: в казармах 276-го полка их ожидал роскошный обед.
— Товарищи! — обратился к ним Ефим Афанасьевич. — Мы очень рады вашему приезду, охотно познакомимся, чтобы совместно громить буржуазию. А сейчас просим отобедать в знак нашей дружбы.
Приглашение было принято с неописуемым энтузиазмом, криками «ура!» в честь гостеприимных хозяев. С гиканьем, песнями анархисты хлынули в казармы всей оравой, расселись за столами — начался пир.
Гостей расхваливали, угощали обильно вином, развлекали разговорами, а в это время красногвардейцы, окружив их эшелоны, обезоружили охрану. Пока «братва» наслаждалась гостеприимством, все награбленное добро и вооружение было отправлено на склады. К опустевшим эшелонам подогнали паровозы, и те исчезли в неизвестном направлении.
Горьким оказалось похмелье анархистов, когда они, пьяные, вернулись на вокзал! Поняв наш замысел, схватились за оружие, но поздно. Со всех сторон — с крыши вокзала, со станционных построек и водонапорной башни — смотрели на них тупые рыла пулеметов. Пришлось сдаться. Тогда им любезно предоставили шесть вагонов и приказали в пять минут очистить станцию. Приказ, конечно, выполнили с поразительной быстротой.
Так же красногвардейцы поступали и с другими бандами анархистов.
В 18 километрах от Каменской, в живописнейшей низине, раскинувшейся у основания Донецкого кряжа, лежит одна из старейших казачьих станиц — Гундоровская. Прямые, словно отбитые по шнуру, улицы, добротные, утопающие в дремучей зелени садов белые курени, а в центре — просторный майдан с вымахавшей выше тополей церковью. Если подняться по круто бегущей к самому Северному Донцу дороге на вершину каменистого кряжа, открывается взору удивительная картина. Там, налево, туманятся вечным дымком сизые терриконы Изваринских рудников, выжженная летним зноем полынная степь. А направо, насколько окинет глаз, видна уходящая в синеву извилистая пойма реки, разбросанные по обоим берегам казачьи станицы и хутора.
Зажиточные хлеборобы жили тут сытно, в довольстве, и кулаков насчитывалось больше, чем в какой- либо другой станице на Дону. Ежегодно Гундоровская провожала на царскую службу полк отборнейших казаков, преимущественно из числа богатеев, и служили они верой и правдой, за что не раз удостаивались высочайшей похвалы. К службе гундоровцы относились с особой хваткой; по натуре, кулацкому воспитанию слыли лютыми, самолюбивыми и кичливыми. Уж если начальство посылало их на усмирение бунта или наведение порядка в какой-нибудь промышленный район, плохо приходилось рабочим: ни сердце, ни рука казака не знали пощады. Из Гундоровской вышло много офицеров и георгиевских кавалеров.
После Великой Октябрьской социалистической революции и установления Советской власти на Дону станица притихла, затаилась в ожидании новых событий. В числе первых стала она готовиться к мятежу. Готовилась тихо, коварно, твердо, основательно.
Мы знали, что из себя представляла Гундоровская: верные люди сообщали о тайно зреющем заговоре, но установившаяся там тишина усыпила многих советских партийных и военных работников.
Задержка двух подвод с оружием, предназначенным для гундоровцев, факты антисоветское агитации еще раз напомнили о подготовке восстания в станице. Думали направить туда для выяснения обстановки и несения гарнизонной службы красногвардейский отряд. Но член окр исполком а Алешин — делегат от Гундоровской — горячо убеждал командование:
