понять, что, хоть они и разные люди, между ними возникла некая многообещающая интрига.
— Я вернусь сегодня, попозже, — добавил он.
Джессика глотнула воздуха, словно опаленная силой его взгляда, и машинально отступила на шаг, неуверенно пробормотав:
— У меня нынешним утром назначена встреча.
Фелипе вовсе незачем знать, что на самом деле она останется дома, чтобы помочь отцу выполнить все назначенные врачом процедуры.
— Тогда встретимся после ланча. Я хочу лично проверить записи в ваших бухгалтерских книгах.
— Я не обязана показывать их посторонним, — возразила Джессика. — Это наше семейное дело.
— Послушайте, мне лишь хочется решить проблему миром. Зачем развязывать войну?
— Боитесь проиграть?
Фелипе снисходительно усмехнулся и медленно покачал головой.
— Нет. Это вы проиграете. И потеряете все.
Джессика проехала короткое расстояние до дома с сильно бьющимся сердцем. Слова, оброненные Рабалем при прощании, изрядно напугали ее. Нельзя сказать, чтобы их тон был угрожающ. Напротив, боливиец говорил почти ласково. Скорее, ее тревожило то соображение, что он прав. Во всех смыслах: с точки зрения закона, морали и денежных отношений.
Джессика оставила старенький пикап перед домом и взбежала по ступенькам на крытое крыльцо. Войдя в залитый солнцем холл двухэтажного викторианского фермерского коттеджа, она ощутила едва уловимый аромат лимона в смеси с запахом английских роз, двадцать лет назад собственноручно посаженных ее матерью и до сих пор растущих в кадках. Джессика на ходу повесила шляпу на столбик лестничных перил и, даже не взглянув в зеркало, направилась в кухню.
Лина повернулась к старшей сестре от раковины, в которой мыла посуду. Ее волосы, такие же светлые, как у Джессики, были уложены узлом на затылке. Несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте, люди часто принимали сестер за близнецов.
— Сегодня тебе раз пять звонили, — мягко сообщила Лина, подняв на Джессику большие выразительные глаза цвета лаванды.
Кредиторы, должно быть. Они всегда начинают трезвонить с раннего утра.
Джессика нахмурилась, но тут же спохватилась и обнадеживающе улыбнулась сестренке.
— Я все улажу. Перезвоню кому следует после полудня.
Она села на один из кухонных стульев с резной деревянной спинкой и потерла виски, стараясь отогнать ощущение, что проблемы нарастают как снежный ком.
— Как себя сегодня чувствует папа?
Лина неспешно вытерла руки полотенцем. Один непослушный локон выбился из ее прически и висел вдоль лица.
— Не очень хорошо. Все время спрашивает про маму. — Она опустила взгляд, машинально теребя посудное полотенце.
Джессика посмотрела на ее покрасневшие от горячей воды пальцы, потом вновь взглянула в глаза и увидела, что они полны слез.
— Я больше не знаю, что ему говорить! — всхлипнула Лина.
Сестренка заслуживает большего, пронеслось в мозгу Джессики. У Лины не было возможности окончить колледж и попытаться устроить свою судьбу. Из беспечной юности она сразу перешагнула в полную ответственности взрослую жизнь.
В подобные минуты Джессика особенно остро ощущала свою беспомощность. Она не смогла защитить младшую сестру от невзгод, хотя обязана была это сделать.
— Понимаю, Лина.
Сестра с силой скомкала полотенце, костяшки ее пальцев побелели.
— Но что же мне сказать, если отец вновь начнет звать маму?
В горле Джессики образовался ком.
— Думаю, правду.
— Которая заставляет его плакать. — Лина поймала взгляд сестры. Ее губы дрожали от наплыва едва сдерживаемых чувств, глаза словно умоляли о чем-то, в их голубой глубине затаилась боль. — Папа никогда не выздоровеет, да?
Джессика встала и молча направилась к лестнице. Она не могла ответить сестре. Впрочем, в этом нет необходимости. Обе они знают ответ.
Надо просто отпустить ее, подумал Фелипе, стоя у окна гостиничного номера. Полмиллиона долларов? Не такая уж большая сумма, особенно сейчас, когда он восстановил былое величие семьи. Но, если простить Джессике долг, об этом вскоре пронюхают другие и сочтут его поступок слабостью. А потом примутся выискивать у него ахиллесову пяту, слабое место, на которое при случае можно с выгодой надавить.
Вздохнув, Рабаль подошел к телефону и набрал номер в Ла-Пасе. Его ждала еще одна нерешенная проблема, касавшаяся младшей сводной сестры, семнадцатилетней Серены. Утро началось у Фелипе неплохо, но дальнейшее ничего хорошего не предвещало, потому что предстоял разговор с мачехой, которая после смерти Хуана Рабаля, ее мужа и отца Фелипе, поспешила обзавестись молодым любовником. Почти все время парочка проводила в постели. Наверняка они и сейчас там же, хотя в Боливии давно миновал полдень.
Если бы Фелипе мог махнуть на все рукой, ему было бы гораздо легче жить. Он удалился бы от родственников и не стал бы улаживать тот невообразимый беспорядок в делах, который оставил покойный отец. Вместо этого Фелипе занялся бы тем, к чему лежала его душа.
К сожалению, наибольшее удовольствие ему доставляло осознание факта, что он коренным образом отличается от отца. Именно это и принуждало молодого Рабаля решать проблемы, деловые и семейные.
Спустя некоторое время длинные гудки в трубке сменились голосом Марты. Фелипе сдержанно поздоровался и сразу перешел к делу:
— Чем сейчас занимается Серена?
Марта разразилась потоком раздраженных обвинений в адрес непутевой дочери. Речь шла об отношениях Серены с мальчиками и побегах из школы.
Фелипе закрыл глаза и медленно набрал в грудь воздуха.
— Где она сейчас?
— В школе, разумеется. Сюда-то ей путь заказан.
— Почему? Ведь Серена ваша дочь.
— Я не справляюсь с ней. И потом, мне некогда решать ее проблемы. У меня своих хватает!
Это уж точно! — подумал Фелипе. И среди них безответственность, лень и вызывающая экстравагантность.
Он стиснул зубы, пытаясь подавить вспышку гнева. Зачем второй жене отца понадобилось обзаводиться детьми? Она родила двоих, но вела себя так, будто ей ничего не было известно об их существовании.
Ему вдруг припомнился Роберто, брат по отцу, не доживший даже до
Вы читаете Единожды отвергнув
