почувствовала, что он ослабил хватку, и услышала растерянное:
-- Извини... Я сделал тебе больно?
-- Нет... ты... -- перехватило дыхание. Я... никогда не осмелюсь ему сказать... простое и короткое... Если он и вправду отличается от человека, то пусть читает в моих глазах, в руках, обхвативших его шею, пусть читает в моей душе... пусть... Я потупилась:
-- Я... проголодалась.
Почувствовала на своем лбу легкий поцелуй и, подняв глаза, увидела, как мевретт в несколько взмахов достиг бортика бассейна. Одним рывком очутившись на плитах пола, он взял большое полотенце и, развернув его, подошел к воде:
-- Давай сюда. Я тебя жду...
У меня так ловко вылезти не получилось, ладонь, о которой я совсем забыла, коварно напомнила о себе. Я едва сдержала стон. Одрин наклонился и, взяв меня за руку, вытянул из воды. Потом опустил мне на плечи большое, изумительно мягкое, пахнущее свежескошенной травой полотенце, и убрал мокрые волосы со лба:
-- Посиди здесь, я сейчас распоряжусь.
Он завернулся в другое полотенце и выглянул в коридор. За плечо втащил в дверь щуплого беленького мальчишку лет девяти, одетого в медового цвета тунику. Величаво возвышаясь над беднягой, Мадре строгим голосом распорядился насчет ужина. Мальчик, очевидно, за всю свою жизнь впервые узревший полуодетого мевретта, зарделся до самых кончиков острых ушей и убежал исполнять приказ.
Я осталась сидеть на бортике, свесив ноги в воду и легонько пошевеливая пальцами. Представляя себе, как щекотно было бы раздвигать плывущие по воде розовые лепестки. Но розы в воде не плавали... только рыбки... И то, кажется, воображаемые. Мне было грустно.
Услышала легкое шлепанье босых ног по мраморному полу -- это подошел Одрин. Он уселся рядом, обнял меня и как-то совсем по-детски уткнулся носом мне в шею. Помолчал и лениво произнес:
-- Сейчас принесут ужин. Ты пить что будешь?
-- То же, что и ты.
Странно, но его светлые волосы высохли на удивление быстро, я коснулась их пальцами, словно погладила кошку... или сухую траву...
-- Одрин... ведь так не бывает... мне это снится, да?
Он поднял голову и, уставившись на меня серыми кошачьими глазами, серьезно сказал:
-- Надеюсь, что не снится. Потому что, проснувшись, уже будет незачем жить...
Меня как будто ударили под дых, я силилась что-то сказать, но тут в дверь осторожно постучали, и вошел давешний мальчонка с подносом. Следом за ним шла высокая рыженькая девочка, неся в руках коричневый кувшин с высоким горлышком. Я негромко хихикнула, глядя, как поморщился мевретт, наблюдая очередную порцию детишек. Однако, те на удивление быстро удалились, а поднос и кувшин остались стоять на скамейке. Мадре поднялся, придирчиво осмотрел натюрморт и растерянно обернулся:
-- Слушай, эти глупцы забыли кружки...
Мне вдруг стало легко и весело. Я ловко вскочила, не помогая себе руками, и оглядела кувшин, наклоняя голову то вправо, то влево:
-- Ничего! Справимся!
Утащила с подноса витую, еще теплую булочку и глотнула напиток прямо из горлышка. Это, похоже, оказался все тот же мед -- я узнала его терпкий вкус и на этот раз постаралась не спешить, смакуя чудный напиток, собранный... как его там... -- завела глаза к потолку. Одрин рассмеялся и выхватил кувшин у меня из рук:
-- Э-эй, не так быстро... Сначала поешь, -- а сам коварно припал к кувшину.
-- Я не могу есть всухомятку, -- сообщила я капризно. -- Подержи для меня... мне одной рукой трудно...
Мы столкнулись головами, лоб слегка загудел. Но еще глотнуть у меня получилось. Я показала мевретту язык:
-- Так что там... насчет девственниц в орхидеях?
-- Каких еще девственниц? -- Одрин непонимающе захлопал глазами, одновременно пытаясь удержать опасно накренившийся сосуд, а потом расплылся в довольной улыбке:
-- А ты чего, ревнуешь?
-- Ага, -- я слизнула с его губ янтарные капли и быстро отвернулась.
-- Глупая -- остроухий рассмеялся и, повернув к себе мою голову, чмокнул в кончик носа. Наклонился к подносу и протянул мне прохладную гроздь темного винограда. -- У тутошних девственниц я ничего, кроме тихой паники, не вызываю.
-- Почему?
Тут я вспомнила, как Темулли при первой встрече пугала меня мевреттом, и тихо захихикала. Снова отхлебнула из кувшина. Голова оставалась ясной, и я не подозревала, чем злоупотребление медом может для меня закончиться. Посмотрела в шальные глаза Мадре и неожиданно почувствовала себя дома. Элвилин, похоже, понял это... рассмеявшись, он отщипнул виноградину, подкинул вверх и ловко поймал ртом. Потом узрел мои манипуляции с кувшином и возмутился:
-- Слушай, оставь и мне немного!
-- Оставлю, оставлю, жадина... -- я оперлась на его плечо. Попробовала повторить трюк с виноградиной сама, но ягода почему-то пролетела мимо и укатилась под скамейку. Хотя, если честно, я совсем не огорчилась. Мне было удивительно хорошо и так тепло, как давно уже не было.
Меня не отталкивали, мне не лгали, не бросали посреди дороги... не устраивали капризов и истерик... И хотя Одрин не сказал ни единого слова об этом, в каждом его взгляде и движении ощущалась любовь. Впервые за долгое-долгое время я почувствовала себя под защитой. Мне хотелось сказать ему об этом, но слова разбежались, словно шустрые зверьки, оставив легкий звон в голове. И тогда я просто прижала к щеке его ладонь.
Закрыв глаза, я почувствовала, как рука мевретта ласково перебирает мне волосы и, придвинувшись, положила голову ему на плечо. Услышала негромкий голос над своим ухом:
-- Как все-таки здорово, что тебя занесло именно сюда... Знаешь, у нас есть легенда, что когда звезды падают с неба, они не разбиваются, а остаются жить среди элвилин. Может, ты тоже оттуда? -- Одрин коснулся губами моего лба и шепнул: -- Я буду звать тебя 'триллве'...
Мир поплыл и закружился снова... утопая в аромате озерных лилий, я прошептала:
-- Что ты... какая из меня звезда... я просто человек...
Показалось вдруг, что это не мир кружится, напоенный сладостью, а мы с Одрином, взявшись за руки, все быстрее и быстрее...
-- Я... хочу танцевать, -- сказала я.
Одрин положил руки мне на спину и медленно закружил. Кинув взгляд на подернутую рябью воду бассейна, я увидела отражение двух нечетких фигур, прильнувших друг у другу. И хотя тишину нарушал только легкий плеск воды, бившейся о бортик, фигуры в отражении двигались слаженно, словно слышали одну и ту же мелодию. Я почувствовала на своих волосах дыхание, и до меня донесся тихий голос:
-- Что же ты со мной делаешь, девочка?
-- Что ты делаешь со мной?.. -- эхом отозвалась я, приникая к нему, боясь, что волшебство закончится, и я останусь одна в холодной пустоте. Я вздрогнула, передернула плечами. И заплакала.
Элвилин остановился и утер рукой мои щеки:
-- Почему? -- спросил тихо.
Я потянула его длинную прядь цвета ковыля и вытерла ею глаза, насухо.
-- Это прошлое, Одрин. Ты ни в чем не виноват.
-- Какой смысл горевать о прошлом? -- он осторожно высвободил волосы из моих рук. -- Прошлого уже нет, а если что-то и осталось, я не позволю ему причинить тебе боль... Триллве...
'Триллве' -- я беззвучно повторила незнакомое слово и смутно припомнила, что где-то уже слышала его. Ах, да. Лазарет, разговор мевретта со Звингардом, коварно подслушанный мною.
-- Так Триллве -- это звезда? -- имя мне понравилось, и я тихо рассмеялась. -- А правда, что вы
