— А ведь и верно, плохо человеку. Смотрите, какой бледный. Эй! Держись, не падай, дед… Водитель! Остановите троллейбус! Человеку плохо!..
Очнулся Маликов в машине «скорой помощи». Он лежал на носилках. Рот и нос закрывала упругая, треугольная маска. Маликов вдыхал прохладный попахивающий резиной и пылью газ. Боль отпустила. Маликов чувствовал себя сонным, вялым. Над ним то появлялись, то пропадали, будто в расплывающейся пелене, женская и мужская фигуры в белых халатах.
— Пришёл в себя, — сказала медсестра.
— Вижу, — отозвался врач. — Давление?
— Сто десять на семьдесят.
— М-да… Неважно поднимается. Вот что, сделай ему ещё один. В той-же дозировке.
Скосив глаза, Маликов увидел в руках медсестры шприц. Он терпеть не мог уколов. Стиснул зубы. Укол в руку…
Врач снял маску с его лица. Маликов хотел приподнять голову, но твёрдая ладонь мужчины легла на холодный липкий лоб, прижала голову к жёсткой подушке.
— Лежите. Вам нельзя двигаться.
— Куда меня? — спросил Маликов слабо.
— В больницу, разумеется.
— Инфаркт?
— Разговаривать вам тоже не следует, — уклонился от ответа врач.
«Не хочет огорчать», — равнодушно подумал Маликов.
Машина замедлила ход, плавно развернулась и встала.
— Приехали, — сказал врач с облегчением, — Ну, уважаемый, сейчас за вас как следует возьмутся.
На какое-то время Маликов впал в полубеспамятство. Он не осознавал, что происходило вокруг, и не мог определить, что ему чудится, а что совершается на самом деле.
…Приёмный покой… Маликова перекладывают с носилок на каталку и везут по длинному пустому коридору. Перед глазами проплывают одинаковые плафоны на потолке. Гремят металлические двери лифта, гулко, резко, как беспорядочные выстрелы. Маликова вкатывают… в лес. Он просыпается с тяжёлой головой и пересохшим ртом. Дико оглядывается. Где он? Что это?.. Он скрючился в каменном гроте. Ноги заледенели в сапогах, набухших за ночь от воды. Затёкшие руки — на автомате. Ах да! Он вспомнил: бежал вчера с позиций, затем ночёвка в гроте у источника… Бежал. Трус! То, что за это ему полагается расстрел, теперь не имело никакого значения. Пусть. Он заслужил. Предназначенная ему пуля ждала его ещё вчера, там, в русле высохшей реки. Хуже другое. Хуже и страшнее. Вечный позор предателя и труса. Вернуться? Поздно! Он передвинул автомат за спину, нагнулся и зачерпнул воды. Два глотка шершавыми губами. Остатки плеснул в лицо, растёр рукавом. Продрался сквозь колючки и сел на траву возле ручья. Что же теперь? Он посмотрел на своё отражение в прозрачной лужице у скалы. Искупить. Ценой жизни. Конечно, ценой жизни. Но чтобы и фашисты дорого заплатили. Своими жизнями… Маликов закрыл глаза и вспомнил свой тяжёлый сон в гроте… Его поднимают в лифте. Потом везут по коридору. Это больница. Плафоны освещают потолок и коридор приглушённым светом. Он болен — сердце, инфаркт… Но откуда он всё это знает?.. Слева тёмные окна, справа двери палат, двери с цифрами. Мимо проплывает пост дежурной медсестры, освещённый настольной лампой. Стеклянный шкафчик с медикаментами. В металлическом стерилизаторе кипит вода. Специфический больничный запах здесь сильней. Остановка. Распахивают белые двери. Вкатывают в палату… Маликов думает: надо немедленно идти к сторожке лесника. Если немцев там нет и лесник ещё жив, он выведет на своих. Нет, не на его отряд. Не сможет он смотреть ребятам в глаза… По ту сторону гор действует отряд Иванченко. К нему надо присоединиться. И жизни не жалеть, не щадить. Ни к чему она теперь… Но нет, всё это — в прошлом. Сейчас — палата. Кровать здесь одна, посередине. Вокруг много всяких аппаратов. Маликова раздевают, перекладывают на кровать. Новые лица. Стены выкрашены зелёной краской… Деревья, кустарник. Живые зелёные стены по сторонам, пронизанные яркими лучами, в расплывчатых пятнах света, — они колеблются под лесным слабым ветерком… Скоро должна показаться сторожка. Надо быть начеку… быть собранным, но так, чтобы сердце не заболело снова. Врач из отделения командует: «Подключите, кардиомонитор. Готовьте смесь». Маликова опутывают проводами. В штатив у изголовья вставляют большую бутылку с жидкостью. Мягкая прозрачная трубка свисает вниз. Опять укол — в сгиб левой руки. «Запишите его в журнал, — говорит врач. — Вот паспорт…» Вокруг сторожки — ничего подозрительного. Из покосившихся дверей показывается сутулый лесник, ополаскивает миску и сливает из неё воду под бревенчатую стену. Маликов выходит из-за дерева и решительно шагает к избушке…
— Выпивали? — спрашивает врач.
— Нет.
— Волновались?
— Немного, — отвечает Маликов, поколебавшись. — Встретил знакомую. Юных, как говорится, лет.
Немного спустя в палату вошла медсестра. Она заметила напряжённый взгляд старика и сказала:
— Постарайтесь заснуть.
— А вы где будете? — с некоторым испугом спросил Маликов.
— Я — рядом… И вот ещё что. Нужно сообщить кому-то о том, что вы здесь, в больнице.
— Некому сообщать… Хотя, подождите. Если я умру… Там, в кармане пальто, остался адрес… Бумажка такая, скомканная. По нему и сообщите.
— Ну что за разговоры? — укоризненно сказала медсестра, — Вас привезли сюда не умирать, а лечиться.
Боль постепенно затихла. Маликов бездумно смотрел, как по пластиковой трубке, протянутой от штатива к руке, бежит прозрачная жидкость. Потом утомлённо закрывал глаза.
Темно. Он лежал неподвижно, вытянувшись во весь рост. Впрочем, может быть, он стоял — утверждать наверняка невозможно. Он утратил все ориентиры и не мог определить даже, где верх, а где низ. Он был словно закутан в чёрную непроницаемую пелену. Но вот в какой-то неуловимый миг пелена, словно не выдержав его массы, постепенно, по мгновениям, начала подаваться под ним… или над ним… или как-то ещё… Он погружался в рвущееся, расползающееся нечто, не имеющее признаков для определения. Ощущения пространства и времени странно нарушились. Он не знал теперь, кто он есть, где и когда находится.
Было темно и неуютно.
Почему темно? Что произошло?..
Маликов вдруг понял, что у него просто-напросто закрыты глаза. Тогда он открыл их.
И замер, ошеломлённый.
Он стоял на склоне холма между деревьями. Перед ним была та самая ложбинка, поросшая густым кустарником. Сквозь заросли он видел внизу кусочек каменистого сухого русла. Неподалёку справа трещали короткие автоматные очереди.
Как он попал сюда?
Ведь он должен лежать в палате городской больницы сорок лет спустя после этого дня. У него был инфаркт… он помнил сильную боль в сердце, слабость… И раздет он был. А сейчас… Сердце почти не болело. Он оглядел себя. Нелепый вид: больничная линялая пижама с короткими штанинами и рукавами, а на босу ногу — собственные ботинки с развязанными шнурками.
Но вскоре изумление прошло.
Собственно, какая разница, как он попал сюда? Разве изменилось бы что-то, если бы он знал ответ? Нет, конечно. Он и так понимал, что вряд ли когда-нибудь узнает, как оказался здесь. Да и не это сейчас главное.
Главным было то, что он здесь — неспроста. Ведь скоро он — молодой, ослеплённый животным
