часов. За это время лишь военный один раз прервал его вопросом, знает ли он, когда и где будет осуществляться переброска. Выслушав ответ — Масуд специально подчеркнул, что это только его предположения, — майор досадливо постучал кулаком по столу, но ничего не сказал.
Зато потом вопросы посыпались градом, так что он едва успевал отвечать. Однако, когда он замолкал, собираясь с мыслями, или вообще не зная, что сказать, никто не сердился и не кричал на него. Если бы это происходило там, за перевалом, его бы уже не раз били в подвале, а затем отливали водой, подумал Масуд. Здесь, судя по всему, «силовая обработка» была не принята. К концу он так устал, что с трудом ворочал языком. Правда, ободряло одно обстоятельство: оба — и начальник в штатском, и майор — скорее не допрашивали, а расспрашивали, не скрывая своих чувств, будь то сожаление, удивление или осуждение.
— Пока вам придётся пожить у нас, — поднялся из-за стола рафик Сарвар. — Сейчас вас проводят в отдельную комнату, накормят. Отдохните после дороги, а потом садитесь и опишите всё, что с вами произошло. Постарайтесь вспомнить даже мельчайшие детали. Это очень важно…
Масуд долго раздумывал, с чего начать свои… показания? А может быть, исповедь? С того, как впервые испытал сомнения, когда благочестивый Моджаддади жадно рассматривал доставленные из Афганистана фотографии? На фоне заснеженных гор полукругом выстроился отряд «воинов пророка». Перед ними лежит связанный человек: шея на обрубке дерева. На неё уже опускает топор один из душманов. На другой — трое крестьян, брошенных на бороны. Торчат, пронзив их тела, концы острых зубьев. Остальные фотографии в том же духе. Благочестивый кричал тогда, что страшная кара ждёт всех, кто предал веру. И Масуд успокаивал себя этим. Разве не записано в Коране: «С нами сбывается только то, что предначертал для нас аллах?»
Или написать, что уже давно пришёл к выводу: главари «Национального фронта освобождения Афганистана» на самом деле являются злейшими врагами его народа, и поэтому, как мог, боролся с ними? Что всё решила его поездка за перевал в район Кокари-Шаршари, в провинции Герат, вместе с Моджаддади. Там он сам увидел, как «сражаются за веру» «воины пророка». И содрогнулся. Развалины селений, в которых не щадили ни женщин, ни детей. Семьи крестьян, осмелившихся пахать землю заминдаров, вырезали до последнего человека. Трупы бросали в реку. Но ведь Коран предупреждает: «И если кто убьёт верующего умышленно, то воздаянием ему геенна огненная для вечного пребывания в ней». А благочестивый потирал руки и говорил, что когда они освободят Кабул, то по-настоящему рассчитаются со всеми предателями, «Кровь моет, как вода, цветы в саду пророка…»
Вдруг в голову пришла простая мысль, от которой тоскливо сжалось сердце. А если всё происходящее лишь умелый маскарад, чтобы до конца расколоть его? Начальник сам сказал, что Нурулла не дошёл, о предстоящем штурме крепости они догадались из радиоперехвата! В таком случае его ждёт тюрьма, а то и верёвка. Кому тогда нужны его излияния? Нужно просто описать, как ему удалось подслушать, о чём говорили Хекматиар и Моджаддади на совещании с американцем. Пусть в ХАД убедятся, что в его сообщении нет противоречий.
…К гостинице, каждый на своей машине, Моджаддади и Хекматиар подъехали одновременно, очевидно, так было договорено заранее. Поскольку оба слабо владели английским, Масуд рассчитывал, что переводить предстоит ему. Однако оказалось, американец отлично говорит на пушту. Надежда узнать, с какой целью организована конспиративная встреча, улетучилась. И только в последнюю минуту помог случай. Хекматиар решил, что у дверей номера в качестве охраны достаточно его телохранителя, а Масуда отослал в вестибюль проследить, не появятся ли нежелательные лица или газетчики. Если кто-то что-то пронюхает, всё пойдёт насмарку.
Отель «Паломник» не относился к числу новомодных. Это было солидное здание старой постройки. Поэтому в нём сохранилась прежняя планировка, имевшая одну особенность: в отделанных мрамором ванных под установленными на возвышении, как троны, унитазами вместо канализационных труб были спрятаны особые зелёные ящики, которые меняли уборщики. Чтобы не шокировать гостей, они пользовались служебным коридором, скрытым позади номеров. Впрочем, гостей это не интересовало, а на маленькие неприметные дверцы в углу никто не обращал внимания.
Масуду стало известно об этом совершенно случайно. В лагере один из афганских беженцев признался ему, что если бы не такая постыдная работа, унижающая правоверного мусульманина — другой, сколько ни искал, не нашлось, — он ни за что бы не стал «воином пророка».
Когда, утонув в глубоком кресле, Масуд рассматривал разодетых гостей «Паломника», в памяти вдруг всплыл забытый эпизод. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он подозвал мальчишку-посыльного и приказал провести по служебному коридору к номеру американца. Там собрались важные люди, а уборщик может оскорбить их своим появлением. Такое объяснение сгодилось бы и на тот случай, если бы кто-нибудь застал там Масуда.
Однако оно не потребовалось. Приникнув ухом к ведущей из ванной в спальню двери, он слышал почти всё, что говорили в гостиной: закрыть соединяющую их дверь хозяин, видимо, не догадался, поскольку Хекматиар заверил американца, что номер под надёжной охраной.
— …Это новейший сверхсекретный яд, созданный нашими учёными, — басовито рокотал американец, словно коммивояжёр, расхваливающий новый товар перед привередливыми покупателями. — Никому и в голову не придёт, что причиной смерти является молоко. Причём — и это главное — коровы умирают не сразу, а тот, кто попробовал их молоко или мясо, отправляется в рай. Смерть будет мучительной. Сначала отравленные почувствуют дикие боли в области живота, потом начнутся судороги, сердечные спазмы, наконец, удушье. Достаточно эффективно, не правда ли? А поскольку ни один анализ не установит причину смерти, ваши люди смогут пустить слух, что это кара, ниспосланная аллахом. Впрочем, тут, уважаемый Моджаддади, вы сами продумайте, как лучше раздуть панику…
Затем стали обсуждать места будущих диверсий. Сошлись на том, что их следует проводить там, где поселились большие группы дезертировавших «воинов пророка» и вернувшихся из Пакистана «вероотступников». Американец несколько раз подчеркнул, что никто из курьеров с «препаратом» не должен знать о его назначении, так же как и непосредственные исполнители на местах. Если кто-нибудь попадёт в руки хадовцев, план операции всё равно останется в тайне.
— Но ведь наши люди на местах тоже могут отравиться, — осмелился вставить Моджаддади.
— Не имеет принципиального значения, — отмахнулся американец.
— А как быть с отрядами «воинов пророка»? — озабоченно спросил Хекматиар.
— На время операции выведите их из опасных районов.
— Это невозможно. Со многими у нас нет постоянной надёжной связи. А если пострадают и они, психологический эффект «кары аллаха…» .— «Замечательное название для операции!» — не удержался, чтобы не польстить заокеанскому гостю Моджаддади, но никто не обратил на это внимания, — …будет поставлен под угрозу, — упорствовал Хекматиар.
— Это уж ваша забота. Пошевелите мозгами, чёрт возьми! — взорвался американец.
В конце концов сошлись на том, что в качестве «дирижёра» будет задействован какой-то «Тушак»[16]. Ему поручат подобрать подходящие тайники, в которые курьеры заложат «препарат». Позднее он должен переправить его агентуре в те районы, где нет «воинов пророка».
…Когда Масуд кончил писать, в окно уже вползала предрассветная голубизна. Он прилёг на кровать, но уснуть не смог. Мысли всё время возвращались к одному и тому же: «Что со мной будет дальше?» Страшило не возможное наказание, а неизвестность. Принесённый на подносе завтрак остался нетронутым. Зато чайник он осушил целиком.
Знакомый кабинет сегодня показался ему каким-то другим. Его хозяин тоже повёл себя как-то странно. Принесённую Масудом пачку исписанных листов рафик Сарвар, не читая, отложил в сторону. Достал из ящика стола несколько фотографий, веером раскинул их в руке. Потом взял крайнюю и протянул Масуду.
— Знаете этого человека?
— Да, это Абдул.
— А этого?
— Гульям… Икрамул… Мазхар… Абдель… — Фотография одна за другой ложились на стол. — Откуда они у вас? — не смог сдержать изумления Масуд.
