Ответить самой себе не пришлось. Помешала Наташка. Решительным движением ноги она отгребла часть бывших съестных припасов от холодильника и, ворча, что дверцу следует закрывать в первую очередь, присоединила их к общей массе.
– Вот теперь копайся на здоровье! Ну надо же! Такой салат в помойку отправить. Я его и сама не попробовала – ждала, пока настоится. Настоялся, блин!
– Это я во всем виновата, – подала голос Юля. – Руки не из того места растут. Ир, ты извини, пожалуйста.
– Забыли! – коротко подвела я черту, собирая веником в совок осколки и ошметки праздничного обеда, щедро пропитанные киселем, сметаной и молоком. Выметая их из-под холодильника, выгребла и пару конфетных фантиков, занесенных туда не иначе как сквозняком, и пару осколков стекла от лампочки в сорок ватт, как было указано на одном из осколков. Находка несколько снизила темпы работы, но зато продвинула меня в поисках ответов на очередные многочисленные вопросы, пчелиным роем гудевшие в голове. Тут уж было не до присутствующих.
От своих размышлений я оторвалась только тогда, когда в кухне установилась тишина. Правда, ненадолго.
– Я же вам и объясняю, что она не огрызок, – показывая на меня пальцем, запальчиво заявила Наташка. – Абсолютно не умеет огрызаться, сколько ни учи – бесполезно. Ну, обзови она меня как угодно – легче бы было. Нет, будет молчать и мотать мне нервы! – Оглянувшись и не заметив за собой никого, я поняла, что обсуждается моя кандидатура в великомученицы, поэтому и улыбнулась до ушей. – Ну издевается, честное слово! – чуть не заплакала Наташка.
– Мам! Обругай ты Наталью Николаевну стервой, что ли, или еще как-нибудь, я не знаю… Что тебе, жалко, что ли? Видишь, человек мучается! – В голосе дочери звучала легкая укоризна. Было не очень понятно, за что ругать, но если просят…
– Ладно, – с сожалением отрываясь от своих раздумий, пообещала я. – Грыжа! Достаточно?
– Вполне! – довольно улыбнулась Наташка. – На большее ведь и ответить могу. Значит, так: я сейчас тут все быстренько организую, а вы идите к нашей милой старушке. Эх, жалко бронежилетов и касок нет! Молочка бы вам за вредность налить, но не хочется за новым пакетом в подвал бежать. Оставим на «потом». Наину умыть, одеть, причесать, выгулять и сюда.
На физиономии Алены появилось выражение сочувствия к самой себе, но неожиданно ее лицо просветлело. Дочь загадочно улыбнулась и заявила, что ей нужно стирать носки. На подмогу она придет «как только, так сразу». Я призадумалась и решила, что самое время подкинуть дочери для стирки шмотки, отложенные для этой цели у Наины. Лично мне – неплохо бы незамедлительно поискать свои тапочки. А потом – «как только, так сразу». Наташка заявила, что ей глубоко наплевать на распределение ролей, но чтобы через пятнадцать минут Наина была на кухне. Ну кто поверит, что подруга простая медсестра в кардиологическом кабинете онкологической клиники. Ей бы полком командовать.
Пока мы переминались с ноги на ногу, Юля уже ушла. Часть времени потратилась на поиски тапок. Кто бы мог подумать, что я откинула их под Наташкин диван. Когда же мы заявились к Наине Андреевне, Юля уже привела ее в порядок. Старушка тихо и мирно сидела на стуле, уставившись бездонными голубыми глазами в бездонное, голубое, но зарешеченное окном небо. Я быстренько сменила постельное белье, хотя оно уже успело поутратить запах рыбной свежести и вяленой рыбы. Намереваясь швырнуть белье в общую кучку, я без всякого удивления увидела, что она поубавилась. Как и следовало ожидать, исчезла серенькая курточка, обеспечившая стойкий до отвращения запах рыбалки. Она наверняка принадлежала Валерию. Вчерашней ночью он какое-то время прятался в комнате у родной матери. Даже успел раздеться, и Юле об этом хорошо известно. Но вот одеться!.. То ли не успел, то ли не мог, поскольку не нашел куртку. Она уже закопалась под одеяло. Я шагнула к стене и щелкнула выключателем. Лампочка не загорелась. Юля, отвлекшись от бесконечного застегивания пуговичек на кофточке Наины (старушка следом их тут же расстегивала), пояснила, что верхний свет у свекрови никогда не зажигается. Пользуются настольной лампой, но она, к сожалению, ночью упала и разбилась.
«Только не здесь, – подумала я про себя. – Разбилась она в другом месте – на кухне, но вот кто и зачем ее туда принес?»
Алена старательно протирала пол, ворча, что если ей попадет в руку хоть малюсенький осколочек, она до отъезда будет считаться инвалидом труда.
«Не попадется!» – обрадовалась я про себя.
– Не попадется, – вслух произнесла Юля. – Уже все вылизала еще до вашего возвращения. Даже лампочку сменила.
– Юль, а вы сами сюда добираетесь от турбазы «Селигер» или с того берега – от деревни Лухнево, кажется? – Похоже, любые мои вопросы запугивали бедную хозяйку большого дома. Она даже застыла над очередной пуговицей.
– Когда как, – нехотя сказала она и прекратила свое бесполезное занятие.
Наина, бездумно расстегнув последнюю пуговицу, засунула указательный палец в одну из петель и принялась ее растягивать. Юля вздохнула и махнула на нее рукой. Редкостное терпение! Впрочем, мне было известно, что кричать девушка все-таки может. Ночные прения сторон шли весьма бурно.
– А зачем вообще плыть сюда от турбазы? – неожиданно вернулась к моему вопросу Аленка. – До большого берега здесь рукой подать. Мы вполне могли бы доехать на машине до Лухнево и там ее у кого- нибудь оставить. Желающих подзаработать на перевозе наверняка и в деревне хватает. – Она бросила половую тряпку в ведро, подхватила его и отправилась к выходу, но у двери притормозила: – Но, видимо, мы слишком тупые, чтобы добираться через Лухнево. Это самый простой вариант, в котором мы безнадежно бы запутались.
Бережно поддерживаемая мной и Юлей, Наина Андреевна спокойно прошествовала на кухню и заняла свое привычное место. При виде нарезанного хлеба ее равнодушное лицо оживилось. Вороватым движением руки прихватив сразу четыре куска, она сделала из них бутерброд и с жадностью принялась жевать. Наталья, сморщившаяся от жалости к больной, моментально налила ей в тарелку скороспелого супчика и спешно принялась его студить.
В это время на крыльце раздался визг дочери и грохот. Все вздрогнули, но с разными последствиями. Юля просто подпрыгнула на месте и схватилась одной рукой за ворот своей рубашки, другой за край стола. Наташка подпрыгнула вместе с тарелкой. Суп щедро расплескался по столу и ее рукам, украсив их вареной тертой морковкой. Хуже всех пришлось мне – слегка испуганная Наина вцепилась в мои волосы мертвой хваткой, так что у меня даже выступили на глазах слезы.
«Алена была в корне не права: короткая стрижка лучше, следовало вообще обриться наголо», – подвывая от боли, думала я, пока подруга мокрыми, в супчике, руками пыталась оторвать старушку от моих волос. Не знаю, насколько бы хватило терпения у меня или стойкости у моих волос, но как нельзя вовремя пришла на помощь Юлька. Метнувшись к холодильнику и обратно, она повертела под носом у Наины батоном «Дон Кихота», и старушка, моментально потеряв интерес к моим вихрам, вцепилась в него. Все- таки рыцарское благородство дало о себе знать. Дон Кихот – даже в таком, далеко не рыцарском виде спас благородную даму, то бишь меня, от большой безвременной лысины.
Я сорвалась с места спасать свою дочь, следом со скалкой рванула Наташка. У входной двери в кухню мы столкнулись с Аленкой и вышибли ее назад в холл. Она в очередной раз взвизгнула и шлепнулась на пол. Мы с Наташкой разом заорали, поскольку наша стыковка прошла слишком тесно. Над моей правой бровью, соответственно – левой Наташкиной, моментально образовалось по большому, отдающему в синеву, фингалу.
Ахая и охая после третьей попытки встать с пола, поднялась Алена:
– Это ж сколько в вас лошадиных сил зря пропадает! – сердито простонала она, хватаясь за поясницу.
Отвечать было некогда – ломило весь висок вместе с глазом. Наташка, страдая не меньше меня, уже успела приложить к своей шишке половник. Вконец растерянная Юля тщетно пыталась выразить нам сочувствие. После первых слов «Ни фига себе!..» в дверях медленно появилась Алена. Фактически на одной ноге. Вторая в основном отдыхала, очевидно, дочь по заведенной уже здесь привычке получила очередную травму, разбив обо что-то коленку. Кое-как она дохромала, допрыгала до стула и с видом великомученицы уселась, пытаясь оценить объем и тяжесть повреждений. Вздохнув, открыла было рот, чтобы пожаловаться
